Но остальная масса главным образом пехота, набиралась из рядового крестьянства. Но ведь в том-то и вся суть, что крестьянину, для того чтобы понять, что кроме одного помещика, которого он "забастовал", есть в Петербурге помещик всех помещиков, надо было пройти через большой опыт, через опыт гражданской войны, через карательные экспедиции казаков и ингушей. Для того чтобы он мог притти к пониманию того, что между помещиком деревни Неплюево Тамбовской губернии и между помещиком всех помещиков Николаем Романовым имеется глубокая связь, нужно было время. Нужно было иметь позади, во-первых, 1905 год и, во-вторых - империалистическую войну и могущественное крестьянское движение, чтобы получить революционную армию, такую, какая у нас была в 1917 году. Новое поколение крестьян оказалось очень восприимчивым к революционным идеям; но те поколения, которые были взяты в армию до 1905 года из старой дореволюционной деревни, поддавались еще целиком царской механической дисциплине, оболваниванию, обману: - руки по швам, пли! - и они стреляли по петербургским и московским рабочим. Рабочий класс играл руководящую роль, рабочий класс пробудил всю страну, рабочий класс потряс самодержавие до основания, но он не победил, потому что армия, вышедшая из верхушек крестьянства, разбила рабочих; с другой стороны, крестьяне, которые не сознавали своих интересов, не имели достаточного опыта, уже старались итти за рабочими. В аграрных движениях играли большую роль рабочие и работницы, в особенности ткачи и ткачихи, которые связаны с деревней больше, чем металлисты. В тот год безработица была довольно большой, и в деревне было очень много рабочих и работниц. Когда читаешь теперь полицейские донесения о различных аграрных волнениях, о том, как мужик "забастовывал" то хлеб, то скот, то помещика, сплошь да рядом наталкиваешься в них на имена рабочих и работниц, ткачей и ткачих. Смычка между рабочим классом и крестьянством намечалась уже тогда, но еще не осуществилась, и вот почему в декабре 1905 года рабочий класс был разбит. После этого, товарищи, началась контр-революция. И тогда либералы, меньшевики начали критиковать революцию 1905 года. То, что они писали, было сплошным издевательством. Вот к чему привели легкомысленные революционные методы, - говорили они, - рабочие зарвались и потерпели поражение. Нужен постепенный, медленный путь преобразований, реформ и пр., и пр. Лозунг был такой: 1905 год обманул рабочих. Особенно тогда критиковали борьбу рабочих за восьмичасовой рабочий день. Об этом тоже стоит сказать несколько слов. После того как царь 17 октября 1905 года издал свой манифест о свободе собраний и пр., и пр., рабочая масса, разумеется, ринулась на собрания, как голодный на хлеб или жаждущий на воду. Из этого движения выросла борьба за восьмичасовой рабочий день. Либералы, буржуазия - адвокаты, врачи, либеральные капиталисты и прочие - говорили: надо во что бы то ни стало внушить рабочим, чтобы они не ссорились с либеральным обществом. Восьмичасовой рабочий день восстановит против рабочих либералов, капиталистов, они отойдут от революции и т. д. Если взять то, что пишут сейчас меньшевики о 1905 годе, то вы увидите, что главной ошибкой рабочих в 1905 году они считают попытку ввести восьмичасовой рабочий день явочным порядком, т.-е. самочинно, захватным путем, без всякого колдоговора, без закона о восьмичасовом рабочем дне - отработают рабочие 8 часов и уходят. Как к этой попытке отнеслись тогда капиталисты? Они сначала с изумлением глядели, а затем стали закрывать фабрики, и мы уперлись в тупик. Рабочие металлисты в Петербурге оказались выброшенными на улицу, и нам пришлось капитулировать до декабря месяца. Можно ли было избежать этой борьбы? - спросим мы себя. Нет, никак нельзя. Рабочие только пробудились. Они услышали, что им дана политическая свобода. А что такое политическая свобода для рабочего, если он работает на фабрике, как на каторге? Политическая свобода, как и всякая другая свобода, для рабочего начинается с того часа, когда он уходит от станка, когда он получает возможность посидеть в клубе или провести это время у себя в семье. И когда впервые сила самодержавия была поколеблена, каждый рабочий, естественно, мог думать, что если для буржуазного либерального общества он добыл свободу, то почему он должен попрежнему 11 - 12 часов работать на фабрике. Совершенно неизбежно вытекала отсюда борьба за восьмичасовой рабочий день, и совершенно неизбежно эта борьба стала основной формой борьбы за свободу. И прежде чем рабочий не измерил своих сил в этой борьбе, предугадать ее исход было невозможно. Он зависел от того, за кем пойдет мужик, поддержит ли рабочих армия или нет. Если бы заранее в таких случаях можно было подсчитать силы, - на чьей стороне будет перевес, куда склонится бухгалтерский баланс, - то на свете не было бы революций. Если взять даже стачку на отдельном заводе или фабрике, то и тут нельзя было заранее сказать, кто победит - рабочий или капиталист, потому что рабочих забастовавших фабрик сплошь и рядом поддерживали рабочие других фабрик, устраивали денежные сборы, и нельзя заранее было сказать, сколько соберут, какую выдержку проявят рабочие, и какую выдержку проявит капиталист; каково будет состояние рынка: будет ли большой спрос на эти товары, или малый и т. д.
|