Спали только урывками, обычно здесь же, на столахъ или подъ столами. Около УРЧ околачивались таинственныя личности изъ наиболее оборотистыхъ и "социально близкихъ" урокъ. Личности эти приносили активу подношения отъ техъ людей, которые надеялись бутылкой водки откупиться отъ отправки или, по крайней мере, отъ отправки съ первыми эшелонами. Якименко внюхивался въ махорочно-сивушные ароматы УРЧ, сажалъ подъ арестъ, но сейчасъ же выпускалъ: никто, кроме Стародубцева и иже съ нимъ, {139} никакими усилиями не могъ определить: въ какомъ, хотя бы приблизительно, углу валяются документы, скажемъ, третьяго смоленскаго или шестого ленинградскаго эшелона, прибывшаго въ Подпорожье месяцъ или два тому назадъ. Мои экономическия, юридическия и прочия изыскания были ликвидированы въ первый же день бамовской эпопеи. Я былъ пересаженъ за пишущую машинку -- профессия, которая оказалась здесь дефицитной. Бывало и такъ, что я сутками не отходилъ отъ этой машинки -- но, Боже ты мой, что это была за машинка! Это было советское изделие советскаго казанскаго завода, почему Юра и прозвалъ ее "казанской сиротой". Все въ ней звенело, гнулось и разбалтывалось. Но хуже всего былъ ея норовъ. Вотъ, сидишь за этой сиротой, уже полуживой отъ усталости. Якименко стоитъ надъ душой. На какой-то таинственной букве каретка срывается съ зубчатки и летитъ влево. Отъ всехъ 12 экземпляровъ этапныхъ списковъ остаются одни клочки. Якименко испускаетъ сдержанный матъ въ пространство, многочисленная администрация, ожидающая этихъ списковъ для вылавливания эвакуируемыхъ, вздыхаетъ съ облегчениемъ (значитъ, можно поспать), а я сижу всю ночь, перестукивая изорванный списокъ и пытаясь предугадать очередную судорогу этого эпилептическаго советскаго недоноска. О горестной советской продукции писали много. И меня всегда повергали въ изумление те экономисты, которые пытаются объять необъятное и выразить въ цифровомъ эквиваленте то, для чего вообще въ мире никакого эквивалента нетъ. Люди просиживаютъ ночи надъ всякаго рода "казанскими сиротами", летятъ подъ откосы десятки тысячъ вагоновъ (по Лазарю Кагановичу -- 62 тысячи крушений за 1935 годъ -- результаты качества сормовской и коломенской продукции), ржавеютъ на своихъ железныхъ кладбищахъ сотни тысячъ тракторовъ, сотня миллионовъ людей надрывается отъ отупляющей и непосильной работы во всякихъ советскихъ УРЧахъ, стройкахъ, совхозахъ, каналахъ, лагеряхъ -- и все это тонетъ въ великомъ марксистско-ленинско-сталинскомъ болоте. И, въ сущности, все это сводится къ "проблеме качества": качество коммунистической идеи неразрывно связано съ качествомъ политики, управления, руководства -- и результатовъ. И на поверхности этого болота яркими и призрачными цветами маячатъ: разрушающийся и уже почти забытый Турксибъ, безработный Днепрострой, никому и ни для чего ненужный Беломорско-Балтийский каналъ, гигантския заводы -- поставщики тракторныхъ и иныхъ кладбищъ... И щеголяютъ въ своихъ кавалерийскихъ шинеляхъ всякие товарищи Якименки -- поставщики кладбищъ не тракторныхъ. Долженъ, впрочемъ, сознаться, что тогда все эти мысли о качестве продукции -- и идейной, и не идейной -- мне въ голову не приходили. На всехъ насъ надвигалась катастрофа. {140} ПРОМФИНПЛАНЪ ТОВАРИЩА ЯКИМЕНКО На всехъ насъ надвигалось что-то столь же жестокое и безсмысленное, какъ и этотъ Бел-Балт-Каналъ... Зарева и стрельба на лагпунктахъ у насъ, въ управлении, отражались безпросветной работой, чудовищнымъ нервнымъ напряжениемъ, дикой, суматошной спешкой... Все это было -- какъ катастрофа. Конечно, наши личныя судьбы въ этой катастрофе были для насъ самыми болезненными точками, но и безсмысленность этой катастрофы, взятой, такъ сказать, "въ социальномъ разрезе", давила на сознание, какъ кошмаръ. Приказъ гласилъ: отправить въ распоряжение БАМа не менее 35.000 заключенныхъ Подпорожскаго отделения и не более, какъ въ двухнедельный срокъ. Запрещается отправлять: всехъ бывшихъ военныхъ, всехъ уроженцевъ Дальняго Востока, всехъ лицъ, кончающихъ срокъ наказания до 1 июня 34 г., всехъ лицъ, осужденныхъ по такимъ-то статьямъ, и, наконецъ, всехъ больныхъ -- по особому списку... По поводу этого приказа можно было поставить целый рядъ вопросовъ: неужели этихъ 35 тысячъ рабочихъ рукъ нельзя было найти где-то поближе къ Дальнему Востоку, а не перебрасывать ихъ черезъ половину земного шара? Неужели нельзя было подождать тепла, чтобы не везти эти 35 тысячъ людей въ заведомо истребительныхъ условияхъ нашего этапа? Неужели ГПУ не подумало, что въ двухнедельный срокъ такой эвакуации ни физически, ни тактически выполнить невозможно? И, наконецъ, неужели ГПУ не понимало, что изъ наличныхъ 45 тысячъ или около того заключенныхъ Подпорожскаго отделения нельзя набрать 35 тысячъ людей, удовлетворяющихъ требованиямъ приказа, и, въ частности, людей хотя бы относительно здоровыхъ? По существу, все эти вопросы были безсмысленны.
|