Человекъ, уже разъ попавший въ хозяйственную машину ГПУ, вообще почти не имеетъ никакихъ шансовъ выбраться изъ нея, человекъ, попавший по террористическимъ деламъ, -- и темъ более. Въ виду всего этого, лагерная молодежь вела себя по отношению къ администрации весьма независимо и, я бы сказалъ, вызывающе. Видъ у нея при разговорахъ съ какимъ-нибудь начальникомъ колонны или лагернаго пункта былъ приблизительно такой: "Что ужъ тамъ дальше будетъ -- это плевать, а пока что -- я {370} ужъ тебе морду набью". Психология, такъ сказать, "отчаянности"... Били довольно часто и довольно основательно. За это, конечно, сажали въ ШИЗО, иногда -- редко -- даже и разстреливали (публика квалифицированная и нужная), но все же администрация всякихъ ранговъ предпочитала съ этимъ молоднякомъ не связываться, обходила сторонкой... Я, конечно, зналъ, что товарищъ Подмоклый среди всей этой публики имеетъ какихъ-то своихъ сексотовъ, но никакъ не могъ себе представить -- кто именно изъ всехъ моихъ футболистовъ и прочихъ, подобранныхъ лично мной -- могъ бы пойти на такое занятие. Затесался было какой-то парень, присужденный къ пяти годамъ за превышение власти. Какъ оказалось впоследствии, это превышение выразилось въ "незаконномъ убийстве" двухъ арестованныхъ -- парень былъ сельскимъ милиционеромъ. Объ этомъ убийстве онъ проболтался самъ, и ему на ближайшей футбольной тренировке сломали ногу. Подмоклый вызвалъ меня въ третью часть и упорно допрашивалъ: что это, несчастная случайность или "заранее обдуманное намерение"? Подмоклому было доказано, что о заранее обдуманномъ намерении и говорить нечего: я самъ руководилъ тренировкой и видалъ, какъ все это случилось. Подмоклый смотрелъ на меня неприязненно и подозрительно, впрочемъ, онъ, какъ всегда по утрамъ, переживалъ мировую скорбь похмелья. Выпытывалъ, что тамъ за народъ собрался у меня на Вичке, о чемъ они разговариваютъ и какия имеются "политическия настроения". Я сказалъ: -- Чего вы ко мне пристаете, у васъ ведь тамъ свои стукачи есть -- у нихъ и спрашивайте. -- Стукачи, конечно есть, а я хочу отъ васъ подтверждение иметь... Я понялъ, что парнишка съ превышениемъ власти былъ его единственнымъ стукачемъ: Вичка была организована столь стремительно, что третья часть не успела командировать туда своихъ людей, да и командировать было трудно: подбиралъ кандидатовъ лично я. Разговоръ съ Подмоклымъ принялъ чрезвычайно дипломатический характеръ. Подмоклый крутилъ, крутилъ, ходилъ кругомъ да около, рекомендовалъ мне какихъ-то замечательныхъ форвардовъ, которые у него имелись въ оперативномъ отделе. Я сказалъ: -- Давайте -- посмотримъ, что это за игроки: если действительно хорошие -- я ихъ приму. Подмоклый опять начиналъ крутить -- и я поставилъ вопросъ прямо: -- Вамъ нужно на Вичке своихъ людей иметь -- съ этого бы и начинали. -- А что вы изъ себя наивняка крутите -- что, не понимаете вы, о чемъ разговоръ идетъ? Положение создалось невеселое. Отказываться прямо -- было невозможно технически. Принять кандидатовъ Подмоклаго и не предупредить о нихъ моихъ спортсменовъ -- было невозможно психически. Принять и предупредить -- это значило бы, что этимъ {371} кандидатамъ на первыхъ же тренировкахъ поломаютъ кости, какъ поломали бывшему милиционеру, -- и отвечать пришлось бы мне. Я сказалъ Подмоклому, что я ничего противъ его кандидатовъ не имею, но что, если они не такие ужъ хорошие игроки, какъ объ этомъ повествуетъ Подмоклый, то остальные физкультурники поймутъ сразу, что на Вичку эти кандидаты попали не по своимъ спортивнымъ заслугамъ, -- следовательно, ни за какия последствия я не ручаюсь и не отвечаю. -- Ну, и дипломатъ же вы, -- недовольно сказалъ Подмоклый. -- Еще бы... Съ вами поживешь -- поневоле научишься... Подмоклый былъ слегка польщенъ... Досталъ изъ портфеля бутылку водки: -- А опохмелиться нужно, хотите стакашку? -- Нетъ, мне на тренировку идти. Подмоклый налилъ себе стаканъ водки и медленно высосалъ ее целикомъ. -- А намъ своей глазъ обязательно нужно тамъ иметь. Такъ вы моихъ ребятъ возьмите... Поломаютъ ноги -- такъ и чортъ съ ними, намъ этого товара не жалко. Такъ попали на Вичку два бывшихъ троцкиста. Передъ темъ, какъ перевести ихъ туда, я сказалъ Хлебникову и еще кое-кому, чтобы ребята зря языкомъ не трепали. Хлебниковъ ответилъ, что на всякихъ сексотовъ ребятамъ решительно наплевать... На ту же точку зрения сталъ Кореневский -- упорный и воинствующий социалъ-демократъ. Кореневский сказалъ, что онъ и передъ самимъ Сталинымъ ни въ какомъ случае не желаетъ скрывать своихъ политическихъ убеждений: за него-де, Кореневскаго, работаетъ история и просыпающаяся сознательность пролетарскихъ массъ. Я сказалъ: ну, ваше дело -- я предупреждаю. История и массы не помогли.
|