Два его телохранителя шатались по берегу и делали видъ, что они тутъ не при чемъ. Успенский похлопалъ себя по впалому животу и сказалъ: -- Худею, чортъ его дери... Я посоветовалъ ему мертвый часъ после обеда. -- Какой тутъ къ чорту мертвый часъ -- передохнуть и то некогда!.. А вы и английский знаете? -- Знаю. -- Вотъ буржуй. -- Не безъ того... -- Ну, и жара... Юра пересталъ околачиваться и плылъ къ берегу классическимъ кроулемъ -- онъ этимъ кроулемъ покрывалъ стометровку приблизительно въ рекордное для России время. Успенский приподнялся: -- Ну, и плыветъ же, сукинъ сынъ... Кто это? -- А это мой сынъ. -- Ага. А вашего брата я въ Соловкахъ зналъ -- ну и медведь... Юра съ полнаго хода схватился за край мостика и съ этакой спортивной элегантностью вскочилъ наверхъ. Съ копны его {366} волосъ текла вода, и вообще безъ очковъ онъ виделъ не очень много. -- Плаваете вы, такъ сказать, большевицкими темпами, -- сказалъ Успенский. Юра покосился на неизвестное ему голое тело. -- Да, такъ сказать, специализация... -- Это приблизительно скорость всесоюзнаго рекорда, -- пояснилъ я. -- Всерьезъ? -- Сами видали. -- А вы въ спартакиаде участвуете? -- спросилъ Успенский Юру. -- Коронный номеръ, -- несколько невпопадъ ответилъ я. -- Короннымъ номеромъ будетъ профессоръ X., -- сказалъ Юра. Успенский недовольно покосился на меня -- какъ это я не умею держать языка за зубами. -- Юра абсолютно въ курсе дела. Мой ближайший помъ. А въ Москве онъ работалъ въ кино помощникомъ режиссера Ромма. Будетъ организовывать кинооформление спартакиады. -- Такъ васъ зовутъ Юрой? Ну что-жъ, давайте познакомимся. Моя фамилия Успенский. -- Очень приятно, -- осклабился Юра. -- Я знаю, вы начальникъ лагеря, я о васъ много слышалъ. -- Что вы говорите? -- иронически удивился Успенский. Юра выжалъ свои волосы, наделъ очки и уселся рядомъ въ позе, указывавшей на полную непринужденность. -- Вы, вероятно, знаете, что я учусь въ техникуме? -- Н-да... знаю, -- столь же иронически сказалъ Успенский. -- Техникумъ, конечно, халтурный. Тамъ, вы знаете, одни урки сидятъ. Очень романтический народъ. Въ общемъ тамъ по вашему адресу написаны целыя баллады. То-есть не записаны, а такъ, сочинены. Записываю ихъ я. -- Вы говорите, целыя баллады? -- И баллады, и поэмы, и частушки -- все, что хотите. -- Очень интересно, -- сказалъ Успенский. -- Такъ они у васъ записаны? Можете вы ихъ мне прочесть? -- Могу. Только они у меня въ бараке. -- И на какого чорта вы живете въ бараке? -- повернулся ко мне Успенский, -- я же предлагалъ вамъ перебраться въ общежитие Вохра. Общежитие Вохра меня ни въ какой степени не устраивало. -- Я думаю на Вичку перебраться. -- А вы наизусть ничего изъ этихъ балладъ не помните? Юра кое-что продекламировалъ: частушки -- почти непереводимыя на обычный русский языкъ и непечатныя абсолютно. -- Да, способные тамъ люди есть, -- сказалъ Успенский. -- А поразстреливать придется почти всехъ, ничего не поделаешь. Отъ разговора о разстрелахъ я предпочелъ уклониться. {367} -- Вы говорили, что знали моего брата въ Соловкахъ. Вы и тамъ служили? -- Да, примерно такъ же, какъ служите теперь вы. -- Были заключеннымъ? -- изумился я. -- Да, на десять летъ. И какъ видите -- ничего. Можете мне поверить, летъ черезъ пять и вы карьеру сделаете. Я собрался было ответить, какъ въ свое время ответилъ Якименке: меня-де и московская карьера не интересовала, а о лагерной и говорить ничего. Но сообразилъ, что это было бы неуместно. -- Эй, Грищукъ, -- вдругъ заоралъ Успенский. Одинъ изъ телохранителей вбежалъ на мостикъ. -- Окрошку со льдомъ, порций пять. Коньяку со льдомъ -- литръ. Три стопки. Живо. -- Я не пью, -- сказалъ Юра. -- Ну, и не надо. Вы еще маленький, вамъ еще сладенькаго. Шоколаду хотите? -- Хочу. И вотъ сидимъ мы съ Успенскимъ, все трое въ голомъ виде, среди белаго дня и всякой партийно-чекистской публики и пьемъ коньякъ. Все это было неприличнымъ даже и по чекистскимъ масштабамъ, но Успенскому, при его власти, на всякия приличия было плевать. Успенский доказываетъ мне, что для умнаго человека нигде нетъ такого карьернаго простора, какъ въ лагере. Здесь все очень просто: нужно быть толковымъ человекомъ и не останавливаться решительно ни передъ чемъ. Эта тема начинаетъ вызывать у меня легкие позывы къ тошноте. -- Да, а насчетъ вашего брата. Где онъ сейчасъ? -- По соседству. Въ Свирьлаге. -- Статьи, срокъ? -- Те же, что и у меня. -- Обязательно заберу его сюда. Какого ему тамъ чорта. Это я черезъ ГУЛАГ устрою въ два счета... А окрошка хороша. Телохранители сидятъ подъ палящимъ солнцемъ на песке, шагахъ въ пятнадцати отъ насъ.
|