Имъ повернуть некуда, если бы они даже этого хотели. "Национальная" или "интернациональная" Россия при Сталинскомъ аппарате остается все-таки Россией большевицкой. Вотъ почему нашей последней свободной (т.е. съ воли) попытки побега не остановило даже и то обстоятельство, что въ государственныхъ магазинахъ Москвы хлебъ и масло стали продаваться кому угодно и въ какихъ угодно количествахъ. Въ 1933 году въ Москве можно было купить все -- темъ, у кого были деньги. У меня -- деньги были. ___ Мы пришли въ нашу избу и, такъ какъ есть все равно было нечего, то сразу улеглись спать. Но я спать не могъ. Лежалъ, ворочался, курилъ свою махорку и ставилъ передъ собою вопросы, на которые яснаго ответа не было. А что же дальше? Да, въ перспективе десятилетий -- "кадры" вымрутъ, "активъ" -- сопьется и какия-то таинственныя внутренния силы страны возьмутъ верхъ. А какия это силы? Да, конечно, интеллектуальныя силы народа возросли безмерно -- не потому, что народъ учила советская жизнь. А физическия силы? Передъ памятью пронеслись торфоразработки, шахты, колхозы, заводы, месяцами немытыя лица поваровъ заводскихъ столовокъ, годами недоедающие рабочии Сормова, Коломны, Сталинграда, кочующие по Средней Азии таборы раскулаченныхъ донцевъ и кубанцевъ, дагестанская малярия, эшелоны на БАМ, девочка со льдомъ, будущая -- если выживетъ -- мать русскихъ мужчинъ и женщинъ... Хватитъ ли физическихъ силъ?.. Вотъ, я -- изъ крепчайшей мужицко-поповской семьи, где люди умирали "по Мечникову": ихъ клалъ въ гробъ "инстинктъ естественной смерти", я -- въ свое время одинъ изъ сильнейшихъ {214} физически людей России -- и вотъ въ 42 года я уже седъ... Уже здесь, заграницей, мне въ первые месяцы после бегства давали 55-60 летъ -- но съ техъ поръ я летъ на десять помолоделъ. Но те, которые остались тамъ? Они не молодеютъ!.. Не спалось. Я всталъ и вышелъ на крыльцо. Стояла тихая, морозная ночь. Плавными, пушистыми коврами спускались къ Свири заснеженныя поля. Левее -- черными точками и пятнами разбросались избы огромнаго села. Ни звука, ни лая, ни огонька... Вдругъ съ Погры донеслись два-три выстрела -- обычная история... Потомъ съ юга, съ диковскаго оврага, четко и сухо въ морозномъ воздухе, разделенные равными -- секундъ въ десять -- промежутками, раздались восемь винтовочныхъ выстреловъ. Жуть и отвращение холодными струйками пробежали по спине. Около месяца тому назадъ я сделалъ глупость -- пошелъ посмотреть на диковский оврагъ. Онъ начинался въ лесахъ, верстахъ въ пяти отъ Погры, огибалъ ее полукольцомъ и спускался въ Свирь верстахъ въ трехъ ниже Подпорожья. Въ верховьяхъ -- это была глубокая узкая щель, заваленная трупами разстрелянныхъ, верстахъ въ двухъ ниже -- оврагъ былъ превращенъ въ братское кладбище лагеря, еще ниже -- въ него сваливали конскую падаль, которую лагерники вырубали топорами для своихъ социалистическихъ пиршествъ. Этого оврага я описывать не въ состоянии. Но эти выстрелы напомнили мне о немъ во всей его ужасающей реалистичности. Я почувствовалъ, что у меня начинаютъ дрожать колени и холодеть въ груди. Я вошелъ въ избу и старательно заложилъ дверь толстымъ деревяннымъ брускомъ. Меня охватывалъ какой-то непреоборимый мистический страхъ. Пустыя комнаты огромной избы наполнялись какими-то тенями и шорохами. Я почти виделъ, какъ въ углу, подъ пустыми нарами, какая-то съежившаяся старушонка догрызаетъ изсохшую детскую руку. Холодный потъ -- не литературный, а настоящий -- заливалъ очки, и сквозь его капли пятна луннаго света на полу начинали принимать чудовищныя очертания. Я очнулся отъ встревоженнаго голоса Юры, который стоялъ рядомъ со мною и крепко держалъ меня за плечи. Въ комнату вбежалъ Борисъ. Я плохо понималъ, въ чемъ дело. Потъ заливалъ лицо, и сердце колотилось, какъ сумасшедшее. Шатаясь, я дошелъ до наръ и селъ. На вопросъ Бориса я ответилъ: "Такъ, что-то нездоровится". Борисъ пощупалъ пульсъ. Юра положилъ мне руку на лобъ. -- Что съ тобой, Ватикъ? Ты весь мокрый... Борисъ и Юра быстро сняли съ меня белье, которое действительно все было мокро, я легъ на нары, и въ дрожащей памяти снова всплывали картины: Одесса и Николаевъ во время голода, людоеды, торфоразработки, Магнитострой, ГПУ, лагерь, диковский оврагъ... НАДЕЖДА КОНСТАНТИНОВНА После отъезда въ Москву Якименки и Шацъ, бурная деятельность ликвидкома несколько утихла. Свирьлаговцы слегка {215} пооколачивались -- и уехали къ себе, оставивъ въ Подпорожьи одного своего представителя. Между нимъ и Видеманомъ шли споры только объ "административно-техническомъ персонале". Если цинготный крестьянинъ никуда не былъ годенъ, и ни ББК, -- ни Свирьлагъ не хотели взваливать его на свои пайковыя плечи, то интеллигентъ, даже и цынготный, еще кое-какъ могъ быть использованъ.
|