Те, кто какъ Есенинъ, не смогъ "задравъ штаны, бежать за комсомоломъ". Впрочемъ, комсомолъ указываетъ путь и здесь. Черезъ несколько дней пришли забрать и. А. на этапъ. -- Никуда я не пойду, -- заявилъ и. А., -- у меня сегодня свидание. -- Какия тутъ свидания, -- заоралъ дежурный, -- сказано -- на этапъ. Собирайте вещи. -- Собирайте сами. А мне вещи должны передать на свидании. Не могу я въ такихъ ботинкахъ зимой въ Сибирь ехать. -- Ничего не знаю. Говорю, собирайте вещи, а то васъ силой выведутъ. -- Идите вы къ чортовой матери, -- вразумительно сказалъ и. А. Дежурный исчезъ и черезъ некоторое время явился съ другимъ какимъ-то чиномъ повыше. -- Вы что позволяете себе нарушать тюремныя правила? -- сталъ орать чинъ. -- А вы не орите, -- сказалъ и. А. и жестомъ опытнаго фигуриста поднесъ къ лицу чина свою ногу въ старомъ продранномъ полуботинке. -- Ну? Видите? Куда я къ чорту безъ подошвъ въ Сибирь поеду?.. -- Плевать мне на ваши подошвы. Приказываю вамъ немедленно собирать вещи и идти. Небритая щетина на верхней губе и. А. грозно стала дыбомъ. -- Идите вы къ чортовой матери, -- сказалъ и. А., усаживаясь на койку. -- И позовите кого-нибудь поумнее. Чинъ постоялъ въ некоторой нерешительности и ушелъ, сказавъ угрожающе: -- Ну, сейчасъ мы вами займемся... -- Знаешь, и. А., -- сказалъ я, -- какъ бы тебе въ самомъ деле не влетело за твою ругань... -- Хренъ съ ними. Эта сволочь тащитъ меня за здорово живешь куда-то къ чортовой матери, таскаетъ по тюрьмамъ, а я еще передъ ними расшаркиваться буду?.. Пусть попробуютъ: не всемъ, а кому-то морду ужъ набью. Черезъ полчаса пришелъ какой-то новый надзиратель. -- Гражданинъ П., на свиданье... и. А. уехалъ въ Сибирь въ полномъ походномъ обмундировании... {42} ЭТАПЪ Каждую неделю ленинградския тюрьмы отправляютъ по два этапныхъ поезда въ концентрационные лагери. Но такъ какъ тюрьмы переполнены свыше всякой меры, -- ждать очередного этапа приходится довольно долго. Мы ждали больше месяца. Наконецъ, отправляютъ и насъ. Въ полутемныхъ корридорахъ тюрьмы снова выстраиваются длинныя шеренги будущихъ лагерниковъ, идетъ скрупулезный, безконечный и, въ сущности, никому не нужный обыскъ. Раздеваютъ до нитки. Мы долго мерзнемъ на каменныхъ плитахъ корридора. Потомъ насъ усаживаютъ на грузовики. На ихъ бортахъ -- конвойные красноармейцы съ наганами въ рукахъ. Предупреждение: при малейшей попытке къ бегству -- пуля въ спину безъ всякихъ разговоровъ... Раскрываются тюремныя ворота, и за ними -- целая толпа, почти исключительно женская, человекъ въ пятьсотъ. Толпа раздается передъ грузовикомъ, и изъ нея сразу, взрывомъ, несутся сотни криковъ, приветствий, прощаний, именъ... Все это превращается въ какой-то сплошной нечленораздельный вопль человеческаго горя, въ которомъ тонутъ отдельныя слова и отдельные голоса. Все это -- русския женщины, изможденныя и истощенныя, пришедшия и встречать, и провожать своихъ мужей, братьевъ, сыновей... Вотъ где, поистине, "долюшка русская, долюшка женская"... Сколько женскаго горя, безсонныхъ ночей, невидимыхъ миру лишений стоитъ за спиной каждой мужской судьбы, попавшей въ зубцы ГПУ-ской машины. Вотъ и эти женщины. Я знаю -- оне неделями бегали къ воротамъ тюрьмы , чтобы узнать день отправки ихъ близкихъ. И сегодня оне стоятъ здесь, на январьскомъ морозе, съ самаго разсвета -- на этапъ идетъ около сорока грузовиковъ, погрузка началась съ разсвета и кончится поздно вечеромъ. И оне будутъ стоять здесь целый день только для того, чтобы бросить мимолетный прощальный взглядъ на родное лицо... Да и лица-то этого, пожалуй, и не увидятъ: мы сидимъ, точнее, валяемся на дне кузова и заслонены спинами чекистовъ, сидящихъ на бортахъ... Сколько десятковъ и сотенъ тысячъ сестеръ, женъ, матерей вотъ такъ бьются о тюремныя ворота, стоятъ въ безконечныхъ очередяхъ съ "передачами", съэкономленными за счетъ самаго жестокаго недоедания! Потомъ, отрывая отъ себя последний кусокъ хлеба, оне будутъ слать эти передачи куда-нибудь за Уралъ, въ карельские леса, въ приполярную тундру. Сколько загублено женскихъ жизней, вотъ этакъ, мимоходомъ, прихваченныхъ чекистской машиной... Грузовикъ -- еще на медленномъ ходу. Толпа, отхлынувшая было отъ него, опять смыкается почти у самыхъ колесъ. Грузовикъ набираетъ ходъ. Женщины бегутъ рядомъ съ нимъ, выкрикивая разныя имена... Какая-то девушка, растрепанная и заплаканная, долго бежитъ рядомъ съ машиной, шатаясь, точно пьяная, и каждую секунду рискуя попасть подъ колеса... {43} -- Миша, Миша, родной мой, Миша!.. Конвоиры орутъ, потрясая своими наганами: -- Сиди на месте!.. Сиди, стрелять буду!.. Сколько грузовиковъ уже прошло мимо этой девушки и сколько еще пройдетъ...
|