И все это она делала и делает по сей день. Если открытое столкновение было неизбежно, то не мы, во всяком случае, а наши смертельные враги стремились приблизить его час. Вы слышали здесь уже не раз, что рабочие вооружались в октябре и ноябре против черной сотни. Если не знать ничего о том, что делается за пределами этого зала, может показаться совершенно непонятным, как это в революционной стране, где громадное большинство населения на стороне освободительных идеалов, где народные массы открыто проявляют свою готовность бороться до конца, - как это в такой стране сотни тысяч рабочих вооружаются для борьбы с черной сотней, представляющей слабую, ничтожную долю населения. Неужели же они так опасны - эти подонки, эти отребья общества, - во всех его слоях? Разумеется, нет! Как легка была бы задача, если бы только жалкие банды черной сотни преграждали народу путь. Но мы слышали не только от свидетеля адвоката Брамсона, но и от сотен свидетелей-рабочих, что за черной сотней стоит если не вся государственная власть, то ее добрая доля; что за бандами хулиганов, которым нечего терять и которые ни перед чем не останавливаются - ни перед сединами старика, ни перед беззащитной женщиной, ни перед ребенком, - стоят агенты правительства, которые организуют и вооружают черные сотни, надо думать, - из средств государственного бюджета. Да разве мы, наконец, этого не знали до настоящего процесса? Разве мы не читали газет? Разве мы не слышали речей очевидцев, не получали писем, не наблюдали сами? Разве нам остались неизвестны потрясающие разоблачения князя Урусова? Прокуратура всему этому не верит. Она не может этому верить, иначе ей пришлось бы направить жало обвинения против тех, кого она теперь защищает; ей пришлось бы признать, что русский гражданин, вооружающийся револьвером против полиции, действует в состоянии необходимой самообороны. Но верит ли суд в погромную деятельность властей или нет, - это в сущности безразлично. Для суда достаточно того, что мы этому верим, что в этом убеждены те сотни тысяч рабочих, которые вооружались по нашему призыву. Для нас стояло вне всякого сомнения, что за декоративными бандами хулиганов стоит властная рука правящей клики. Господа судьи, эту зловещую руку мы видим и сейчас. Обвинительная власть приглашает вас, г-да судьи, признать, что Совет Рабочих Депутатов вооружал рабочих непосредственно для борьбы против существующего "образа правления". Если меня категорически спросят: так ли это? - я отвечу: да!.. Да, я согласен принять это обвинение, но при одном условии. Я не знаю, примет ли это условие прокуратура и примет ли его суд. Я спрошу: что понимает, наконец, обвинение под "образом правления"? Подлинно ли существует у нас какой-нибудь образ правления? Правительство давно уже сдвинулось с нации на свой военно-полицейско-черносотенный аппарат. То, что у нас есть, это не национальная власть, а автомат массовых убийств. Иначе я не могу определить той правительственной машины, которая режет на части живое тело нашей страны. И если мне скажут, что погромы, убийства, поджоги, насилия... если мне скажут, что все, происходившее в Твери, Ростове, Курске, Седлеце... если мне скажут, что Кишинев, Одесса, Белосток есть образ правления Российской империи, - тогда я признаю вместе с прокуратурой, что в октябре и ноябре мы прямо и непосредственно вооружались против образа правления Российской империи. "1905".
КАК ВОЗНИК СОВЕТ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ
Октябрь, ноябрь и декабрь 1905 года - эпоха революционной кульминации. Она начинается со скромной стачки московских типографщиков*85 и заканчивается правительственным разгромом древней столицы русских царей. Но, за исключением заключительного момента - московского восстания, - первое место в событиях этого периода принадлежит не Москве. Роль Петербурга в русской революции не может итти ни в какое сравнение с ролью Парижа в революции XVIII века. Общеэкономическая примитивность Франции и первобытность ее средств сообщения, с одной стороны, административная централизация - с другой, позволяли Парижу, в сущности, локализировать революцию в своих стенах. Совершенно не то у нас. Капиталистическое развитие создало в России столько же самостоятельных революционных очагов, сколько центров крупной индустрии, - самостоятельных, но и тесно связанных друг с другом. Железная дорога и телеграф децентрализовали революцию, несмотря на централизованный характер государства, но в то же время внесли единство в ее повсеместные выступления. Если в результате всего этого и можно признать за голосом Петербурга первенствующее значение, то не в том смысле, что он сосредоточил революцию на Невском проспекте или у Зимнего дворца, а единственно в том, что его лозунги и методы борьбы находили могучий революционный отклик во всей стране. Тип петербургской организации, тон петербургской прессы становились немедленно образцами для провинции. Местные провинциальные события, за исключением восстания во флоте и крепостях, не имели самостоятельного значения. Если мы, таким образом, имеем право поставить невскую столицу в центре всех событий конца 1905 года, то в самом Петербурге мы должны во главу угла поставить Совет Рабочих Депутатов.
|