Большая чистая комната. Якименко снимаетъ шинель. -- Разрешите, пожалуйста, товарищъ Солоневичъ, я сниму сапоги и прилягу. -- Пожалуйста, -- запинаюсь я... -- Уже две ночи не спалъ вовсе. Каторжная жизнь... Потомъ, какъ бы спохватившись, что ужъ ему-то и въ моемъ-то присутствии о каторжной жизни говорить вовсе ужъ неудобно, поправляется: -- Каторжная жизнь выпала на долю нашему поколению... Я отвечаю весьма неопределеннымъ междометиемъ... -- Ну, что-жъ, товарищъ Солоневичъ, туризмъ -- туризмомъ, но нужно и къ деламъ перейти... Я настораживаюсь... -- Скажите мне откровенно -- за что вы, собственно, сидите? Я схематически объясняю -- работалъ переводчикомъ, связь съ иностранцами, оппозиционные разговоры... -- А сынъ вашъ? -- По форме -- за то же самое. По существу -- для компании... -- Н-да. Иностранцевъ лучше обходить сторонкой. Ну, ничего, особенно унывать ничего. Въ лагере культурному человеку, особенно если съ головой -- не такъ ужъ и плохо... -- Якименко улыбнулся не безъ некотораго цинизма. -- По существу не такая ужъ жизнь и на воле... Конечно, первое время тяжело... Но люди ко всему привыкаютъ... И, конечно, восьми летъ вамъ сидеть не придется. Я благодарю Якименко и за это утешение. -- Теперь дело вотъ въ чемъ. Скажите мне откровенно -- какого вы мнения объ аппарате УРЧ. -- Мне нетъ никакого смысла скрывать это мнение. -- Да, конечно, но что поделаешь... Другого аппарата нетъ. Я надеюсь, что вы поможете мне его наладить... Вотъ вы вчера говорили объ инструкцияхъ для низовыхъ работниковъ. Я васъ для этого, собственно говоря, и побезпокоилъ... Сделаемъ вотъ что: я вамъ разскажу, въ чемъ заключается работа всехъ звеньевъ аппарата, а вы на основании этого напишите этакия инструкции. Такъ, чтобы было коротко и ясно самымъ дубовымъ мозгамъ. Пишите вы, помнится, недурно. Я скромно наклоняю голову. -- Ну, видите ли, тов. Якименко , я боюсь, что на мою помощь трудно расчитывать. Здесь пустили сплетню, что я укралъ и сжегъ несколько десятковъ делъ, и я ожидаю... {124} Я смотрю на Якименку и чувствую, какъ внутри что-то начинаетъ вздрагивать. На лице Якименки появляется вчерашняя презрительная гримаса. -- Ахъ, это? Плюньте!... Мысли и ощущения летятъ стремительной путаницей. Еще вчера была почти полная безвыходность. Сегодня -- "плюньте"... Якименко не вретъ, хотя бы потому, что врать у него нетъ никакого основания. Неужели это въ самомъ деле Шпигель? Папироса въ рукахъ дрожитъ мелкой дрожью. Я опускаю ее подъ столъ... -- Въ данныхъ условияхъ не такъ просто плюнуть. Я здесь человекъ новый... -- Чепуха все это! Я этотъ доносъ... Это дело видалъ. Сапоги въ смятку. Просто Стародубцевъ пропустилъ все сроки, запутался и кинулъ все въ печку. Я его знаю... Вздоръ... Я это дело прикажу ликвидировать... Въ голове становится какъ-то покойно и пусто. Даже нетъ особаго облегчения. Что-то вроде растерянности... -- Разрешите васъ спросить, товарищъ Якименко , почему вы поверили, что это вздоръ?.. -- Ну, знаете ли... Видалъ же я людей... Чтобы человекъ вашего типа, кстати и вашихъ статей, -- улыбнулся Якименко , -- сталъ покупать месть какому-то несчастному Стародубцеву ценой примерно... сколько это будетъ? Тамъ, кажется, семьдесятъ делъ? Да? Ну такъ, значитъ, въ сумме летъ сто лишняго заключения... Согласитесь сами -- непохоже... -- Мне очень жаль, что вы не вели моего дела въ ГПУ... -- Въ ГПУ -- другое. Чаю хотите? Приносятъ чай, съ лимономъ, сахаромъ и печеньемъ. Въ срывахъ и взлетахъ советской жизни -- где срывъ -- это смерть, а взлетъ -- немного тепла, кусокъ хлеба и несколько минутъ сознания безопасности -- я сейчасъ чувствую себя на какомъ-то взлете, несколько фантастическомъ. Возвращаюсь въ УРЧ въ какомъ-то тумане. На улице уже темновато. Меня окликаетъ резкий, почти истерически, вопросительный возгласъ Юры: -- Ватикъ? Ты? Я оборачиваюсь. Ко мне бегутъ Юра и Борисъ. По лицамъ ихъ я вижу, что что-то случилось. Что-то очень тревожное. -- Что, Ва, выпустили? -- Откуда выпустили? -- Ты не былъ арестованъ? -- И не собирался, -- неудачно иронизирую я. -- Вотъ сволочи, -- съ сосредоточенной яростью и вместе съ темъ съ какимъ-то мне еще непонятнымъ облегчениемъ говоритъ Юра. -- Вотъ сволочи! -- Подожди, Юрчикъ, -- говоритъ Борисъ. -- Живъ и не въ третьей части -- и слава Тебе, Господи. Мне въ УРЧ {125} Стародубцевъ и прочие сказали, что ты арестованъ самимъ Якименко й, начальникомъ третьей части и патрульными. -- Стародубцевъ сказалъ? -- Да. У меня къ горлу подкатываетъ острое желание обнять Стародубцева и прижать его такъ, чтобы и руки, и грудь чувствовали, какъ медленно хруститъ и ломается его позвоночникъ...
|