{488} Мне было такъ мучительно и этотъ парабеллюмъ такъ меня тянулъ, что мне стало жутко -- что это, съ ума я схожу? Юра мирно похрапывалъ. Но Юра за весь этотъ кабакъ не ответчикъ. И мой сынъ, Юра, могъ бы, имелъ право меня спросить: "Такъ какъ же ты все это допустилъ?" Но Юра не спрашивалъ. Я всталъ, чтобы уйти отъ парабеллюма, и вышелъ во дворъ. Это было несколько неудобно. Конечно, мы были арестованными и, конечно, не надо было ставить нашихъ хозяевъ въ неприятную необходимость сказать мне: "ужъ вы, пожалуйста, не разгуливайте". Въ сенцахъ спалъ песъ и сразу на меня окрысился. Маленький пограничникъ сонно вскочилъ, попридержалъ пса, посмотрелъ на меня сочувственнымъ взглядомъ -- я думаю, видъ у меня былъ совсемъ сумасшедший -- и снова улегся спать. Я селъ на пригорке надъ озеромъ и неистово курилъ всю ночь. Бледная северная заря поднялась надъ тайгой. Съ того места, на которомъ я сиделъ, еще видны были леса русской земли, въ которыхъ гибли десятки тысячъ русскихъ -- невольныхъ насельниковъ Беломорско-Балтийскаго комбината и прочихъ въ этомъ же роде. Было уже совсемъ светло. Изъ какого-то обхода вернулся патруль, посмотрелъ на меня, ничего не сказалъ и прошелъ въ домъ. Черезъ полчаса вышелъ начальникъ заставы, огляделъ меня сочувственнымъ взглядомъ, вздохнулъ и пошелъ мыться къ колодцу. Потомъ появился и Юра; онъ подошелъ ко мне и осмотрелъ меня критически: -- Какъ-то не верится, что все это уже сзади. Неужели, въ самомъ деле, драпнули? И потомъ, заметивъ мой кислый видъ, утешительно добавилъ: -- Знаешь, у тебя сейчасъ просто нервная реакция... Отдохнешь -- пройдетъ. -- А у тебя? Юра пожалъ плечами. -- Да какъ-то, действительно, думалъ, что будетъ иначе. Немцы говорятъ: Bleibe im Lande und naehre dich redlich. -- Такъ что же? Можетъ быть, лучше было оставаться? -- Э, нетъ, ко всемъ чертямъ. Когда вспоминаю подпорожский УРЧ, БАМ, детишекъ -- и сейчасъ еще словно за шиворотъ холодную воду льютъ... Ничего, не раскисай, Ва... Насъ снова накормили до отвала. Потомъ все население заставы жало намъ руки, и подъ конвоемъ техъ же двухъ пограничниковъ, которые встретили насъ въ лесу, мы двинулись куда-то пешкомъ. Въ версте отъ заставы, на какомъ-то другомъ озере, оказалась моторная лодка, въ которую мы и уселись все четверо. Снова лабиринты озеръ, протоковъ, реченокъ. Снова берега, покрытые тайгой, болотами, каменныя осыпи, завалы бурелома на вершинахъ хребтовъ. Юра посмотрелъ и сказалъ : "бр-ръ, больше я по такимъ местамъ не ходокъ, даже смотреть не хочется"... Но все-таки сталъ смотреть. Сейчасъ изъ этой моторки своеобразный карельский пейзажъ былъ такимъ живописнымъ, отъ него веяло миромъ лесной пустыни, въ которой скрываются не {489} заставы ГПУ, а Божьи отшельники. Моторка вспугивала стаи дикихъ утокъ, маленький пограничникъ пытался было стрелять въ нихъ изъ парабеллюма. По Юриному лицу было видно, что и у него руки чесались. Пограничникъ протянулъ парабеллюмъ и Юре -- въ Медгоре этого бы не сделали. Раза три и Юра промазалъ по стайке плававшихъ у камышей утокъ. Утки снялись и улетели. Солнце подымалось къ полудню. На душе становилось какъ-то яснее и спокойнее. Можетъ быть, и въ самомъ деле Юра правъ: это было только нервной реакцией. Около часу дня моторка пристала къ какой-то спрятанной въ лесныхъ заросляхъ крохотной деревушке. Наши пограничники побежали въ деревенскую лавченку и принесли папиросъ, лимонаду и чего-то еще въ этомъ роде. Собравшиеся у моторки молчаливые финны сочувственно выслушивали оживленное повествование нашего маленькаго конвоира и задумчиво кивали своими трубками. Маленький конвоиръ размахивалъ руками такъ, какъ если бы онъ былъ не финномъ, а итальянцемъ, и, подозреваю, вралъ много и сильно. Но, видимо, вралъ достаточно живописно. Къ вечеру добрались до какого-то пограничнаго пункта, въ которомъ обиталъ патруль изъ трехъ солдатъ. Снова живописные разсказы пограничника -- ихъ размеръ увеличивался съ каждымъ новымъ опытомъ и, повидимому, обогащался новыми подробностями и образами. Наши хозяева наварили намъ полный котелъ ухи, и после ужина мы улеглись спать на сене. На этотъ разъ я спалъ, какъ убитый. Рано утромъ мы пришли въ крохотный городокъ -- сотня деревянныхъ домиковъ, раскинутыхъ среди вырубленныхъ въ лесу полянокъ. Какъ оказалось впоследствии, городокъ назывался Илломантси, и въ немъ находился штабъ какой-то пограничной части. Но было еще рано, и штабъ еще спалъ. Наши конвоиры съ чего-то стали водить насъ по какимъ-то знакомымъ своимъ домамъ. Все шло, такъ сказать, по ритуалу. Маленький пограничникъ размахивалъ руками и повествовалъ; хозяйки, охая и ахая, устремлялись къ плитамъ -- черезъ десять минутъ на столе появлялись кофе, сливки, масло и прочее.
|