Кореневский велъ настойчивую и почти открытую меньшевицкую агитацию -- съ Вички поехалъ на Соловки: я не очень уверенъ, что онъ туда доехалъ живымъ. Впрочемъ, меньшевицкая агитация никакого сочувствия въ моихъ "физкультурныхъ массахъ" не встречала. Было очень наивно идти съ какой бы то ни было социалистической агитацией къ людямъ, на практике переживающимъ почти стопроцентный социализмъ... Даже Хлебниковъ -- единственный изъ всей компании, который рисковалъ произносить слово "социализмъ", глядя на результатъ Кореневской агитации, пересталъ оперировать этимъ терминомъ... Съ Кореневскимъ же я поругался очень сильно. Это былъ высокий, тощий юноша, съ традиционной меньшевицко-народовольческой шевелюрой, -- вымирающий въ России типъ книжнаго идеалиста... О революции, социализме и пролетариате онъ говорилъ книжными фразами -- фразами довоенныхъ социалъ-демократическихъ изданий, оперировалъ эрфуртской программой, Каутскимъ, тоже, конечно, въ довоенномъ издании, доказывалъ, что большевики -- узурпаторы власти, вульгаризаторы марксизма, диктаторы надъ пролетариатомъ и т.п. Вичковская молодежь, уже пережившая и революцию, и социализмъ, и пролетариатъ, смотрела на Кореневскаго, какъ на человека малость свихнувшагося, и только {372} посмеивалась. Екатеринославский слесарь Фомко, солидный пролетарий летъ двадцати восьми, какъ-то отозвалъ меня въ сторонку. -- Хотелъ съ вами насчетъ Кореневскаго поговорить... Скажите вы ему, чтобы онъ заткнулся. Я самъ пролетарий не хуже другого, такъ и у меня отъ социализму съ души воротить. А хлопца разменяютъ, ни за полкопейки пропадетъ. Побалакайте вы съ нимъ, у васъ на него авторитетъ есть... "Авторитета" не оказалось никакого . Я вызвалъ Кореневскаго сопровождать меня съ Вички въ Медгору и по дороге попытался устроить ему отеческий разносъ: во-первыхъ, вся его агитация -- какъ подъ стеклышкомъ: не можетъ же онъ предполагать, что изъ 60 человекъ вичкинскаго населения нетъ ни одного сексота, и, во-вторыхъ, если ужъ подставлять свою голову подъ наганы третьяго отдела, такъ ужъ за что-нибудь менее безнадежное, чемъ пропаганда социализма въ Советской России вообще, а въ лагере -- въ частности и въ особенности. Но жизнь прошла какъ-то мимо Кореневскаго. Онъ нервными жестами откидывалъ спадавшие на лицо спутанные свои волосы и отвечалъ мне Марксомъ и эрфуртской программой. Я ему сказалъ, что и то, и другое я знаю и безъ него, и знаю въ изданияхъ более позднихъ, чемъ 1914 годъ. Ничего не вышло: хоть колъ на голове теши. Кореневский сказалъ, что онъ очень признателенъ мне за мои дружеския къ нему чувства, но что интересы пролетариата для него выше всего -- кстати, съ пролетариатомъ онъ не имелъ ничего общаго: отецъ его былъ московскимъ врачемъ, а самъ онъ избралъ себе совсемъ удивительную для Советской России профессию -- астронома. Что ему пролетариатъ и что онъ пролетариату? Я напомнилъ ему о Фомко. Результатъ былъ равенъ нулю. Недели черезъ две после этого разговора меня при входе на Вичку встретилъ весьма разстроенный Хлебниковъ. -- Кореневскаго изъяли. Самъ онъ куда-то исчезъ, утромъ пришли оперативники и забрали его вещи... -- Такъ, -- сказалъ я, -- доигрался... Хлебниковъ посмотрелъ на меня ожидающимъ взоромъ. -- Давайте сядемъ... Какой-то планъ нужно выработать. -- Какой тутъ можетъ быть планъ, -- сказалъ я раздраженно. -- Предупреждали парня... -- Да, я знаю... Это, конечно, утешение, -- Хлебниковъ насмешливо передернулъ плечами, -- мы, дескать, говорили, не слушалъ -- твое дело. Чортъ съ нимъ, съ утешениемъ... Постойте, кажется, кто-то идетъ... Мы помолчали. Мимо прошли какие-то вичкинские лагерники и оглядели насъ завистливо-недружелюбными взглядами -- вичкинские бифштексы на фоне соседнихъ "паекъ" -- широкихъ симпатий лагерной массы не вызывали. За лагерниками показалась монументальная фигура Фомко, вооруженнаго удочками. Фомко подошелъ къ намъ: -- Насчетъ Кореневскаго уже знаете? -- Идемъ въ сторонку, -- сказалъ Хлебниковъ. Отошли въ сторонку и уселись. {373} -- Видите-ли, И. Л., -- сказалъ Хлебниковъ, -- и, конечно, понимаю, что у васъ никакихъ симпатий къ социализму нетъ, -- а Кореневскаго все-таки надо выручить. Я только пожалъ плечами -- какъ его выручишь? -- Попробуйте подъехать къ начальнику третьей части -- я знаю, вы съ нимъ, такъ сказать, интимно знакомы... -- Хлебниковъ посмотрелъ на меня не безъ иронии. -- А то, можетъ быть, и къ самому Успенскому? Фомко смотрелъ мрачно: -- Тутъ, товарищъ Хлебниковъ, не такъ просто... Вотъ такие тихенькие, какъ этотъ Кореневский, -- дай ему власть -- такъ онъ почище Успенскаго людей резать будетъ... Пролетариемъ, сукинъ сынъ, заделался...
|