Эта смена -- придетъ. Менять -- она будетъ сильно... {340} -------- СПАРТАКиАДА ДИНАМО ТАЕТЪ Къ концу мая месяца наше каторжно-привиллегированное положение въ Медгоре закрепилось приблизительно въ такой степени, въ какой это вообще возможно въ текучести советскихъ судебъ, и я (оптимистический человекъ) сталъ было проникаться уверенностью въ томъ, что нашъ побегъ, по крайней мере побегъ изъ лагеря, можно считать вполне обезпеченнымъ. Одно время возникла было некоторая угроза со стороны культурно-воспитательнаго отдела, который довольно скоро сообразилъ, что Медоваръ играетъ только декоративную роль и что платить Медовару 300 рублей -- когда мне можно было за платить только 30 -- нетъ никакого расчета. Отъ опасности со стороны КВО я отделался довольно просто: сманилъ Динамо на постройку новаго стадиона, благо прежний действительно никуда не годился. Нашелъ площадку на пригорке за управленческимъ городкомъ, спланировалъ постройку. Для нея ежедневно сгоняли изъ ШИЗО по 150-200 урокъ, приволокли откуда-то с лесныхъ работъ три трактора, и КВО понялъ, что ужъ теперь-то Динамо меня не отдастъ. Словомъ -- на Шипке все было спокойно... Потомъ, въ течение приблизительно трехъ дней все это спокойствие было подорвано со всехъ сторонъ, и переде нами (въ который это уже разъ!) снова встала угроза полной катастрофы. Началось все это съ моихъ футбольно-террористическихъ списковъ. Хлебниковъ оказался правъ: почти никого, кроме террористовъ, я среди лагерной физкультурной молодежи разыскать не могъ. Гольманъ же все настойчивее и настойчивее требовалъ отъ меня представления списковъ: люди по этимъ спискамъ должны были быть переведены въ составъ Вохра. Исчерпавъ свои возможно сти, я пошелъ къ Медовару и сказалъ ему -- устройте мне командировку въ другия отделения, здесь все, что можно было выискать, я уже выискалъ... -- Да, да, -- затараторилъ Медоваръ, -- ну, это все пустяки... Вы объ этихъ спискахъ пока никому не говорите, понимаете, только дискредитируете себя... (я, конечно, это понималъ)... Сейчасъ уезжаю въ Москву, вернусь дней черезъ пять, все это обставимъ въ лучшемъ виде... Какимъ образомъ можно было "обставить все это въ лучшемъ виде", я понятия не имелъ. Да и видъ у Медовара былъ какой-то очень ужъ разсеянно-жуликоватый. Медоваръ уехалъ. Дня черезъ три изъ Москвы пришла телеграмма: {341} "Медгору не вернусь тчк. вышлите вещи адресъ Динамо Москва тчк. Медоваръ". Итакъ, великий комбинаторъ исчезъ съ медгорскаго горизонта. Поползли слухи о томъ, что головка центральнаго Динамо проворовалась въ какихъ-то совсемъ ужъ астрономическихъ масштабахъ, ходили слухи о полной ликвидации Динамо въ связи со слияниемъ ОГПУ и Наркомвнудела. Кстати, объ этомъ слиянии. Въ лагере оно ознаменовалось однимъ единственнымъ событиемъ. На этакой триумфальной арке при входе въ первый лагпунктъ красовались вырезанныя изъ фанеры буквы: ББК ОГПУ. Пришли плотники, сняли ОГПУ и приколотили НКВД. Заключенные толклись около и придумывали всякия расшифровки новой комбинации буквъ. Все эти расшифровки носили характеръ целикомъ и полностью непечатный. Никакихъ другихъ переменъ и комментариевъ "ликвидация" ОГПУ не вызвала: въ лагере сидели въ среднемъ люди толковые. Почти одновременно съ Медоваромъ въ Москву уехалъ и Радецкий: подозреваю, что Медоваръ къ нему и пристроился. Радецкий получалъ какое-то новое назначение. Я остался, такъ сказать, лицомъ къ лицу съ Гольманомъ. Te^te-a`-te^te было не изъ приятныхъ. Вопросъ о спискахъ Гольманъ поставилъ въ ультимативномъ порядке. Я ответилъ просьбой о командировке на северъ и показалъ свои списки, больше ничего не оставалось делать: -- Разве Медоваръ вамъ о нихъ не говорилъ, -- съ невиннымъ видомъ спросилъ я. Гольманъ внимательно посмотрелъ списки и поднялъ на меня свое испытующее, активистское око. -- Не везетъ вамъ, т. Солоневичъ, съ политикой въ физкультуре. Бросили бы вы это дело. -- Какое дело? -- Оба. И политику, и физкультуру. -- Политикой не занимаюсь. Гольманъ посмотрелъ на меня съ ехидной усмешечкой. Потомъ сухо сказалъ: -- Оставьте эти списки здесь. Мы выяснимъ. Я васъ вызову. Пока. И "выяснимъ", и "вызову", и "пока" ничего хорошаго не предвещали. На другой день Гольманъ действительно вызвалъ меня. Разговоръ былъ коротокъ и оффициаленъ: КВО настаиваетъ на моемъ переходе туда на работу, и съ его настояниями онъ, Гольманъ , согласенъ. Въ виду чего я откомандировываюсь въ распоряжение КВО. Однако, по совместительству съ работой въ КВО я обязанъ закончить стройку стадиона. Я вздохнулъ съ облегчениемъ. У Гольмана ко мне было тоже активистское чувство, какъ и у Стародубцева, -- только несколько, такъ сказать, облагороженное.
|