А если вамъ шею накостыляютъ -- для всехъ прямой выигрышъ. Середа выпилъ свою стопку и поставилъ ее на столъ. -- Тутъ, птичка моя Пиголица, такое дело, -- затараторилъ Ленчикъ, -- русский мужикъ -- онъ, известное дело, заднимъ умомъ крепокъ: пока по шее не вдарятъ -- не перекрестится. А когда вдарятъ, перекрестится -- такъ только зубы держи... Скажемъ, при Петре набили морду подъ Нарвой, перекрестился -- и крышка шведамъ. Опять же при Наполеоне... Теперь, конечно, тоже набьютъ, никуда не денешься... -- Такъ, что и ты-то морду бить будешь? -- А ты въ красную армию пойдешь? -- И пойду. Мухинъ тяжело хлопнулъ кулакомъ по столу. -- Сукинъ ты сынъ, за кого ты пойдешь? За лагери? За то, что-бъ дети твои въ безпризорникахъ бегали? За ГПУ, сволочь, пойдешь? Я тебе, сукиному сыну, самъ первый голову проломаю... -- лицо Мухина перекосилось, онъ оперся руками о край стола и приподнялся. Запахло скандаломъ. -- Послушайте, товарищи, кажется, речь шла о русской истории -- давайте перейдемъ къ порядку дня, -- вмешался я. Но Пиголица не возразилъ ничего. Мухинъ былъ чемъ-то вроде его приемнаго отца, и некоторый решпектъ къ нему Пиголица чувствовалъ. Пиголица выпилъ свою стопку и что-то пробормоталъ Юре вроде: "ну, ужъ тамъ насчетъ головы -- еще посмотримъ"... Середа поднялъ брови: -- Охъ, и умный же ты, Сашка, такихъ умныхъ немного уже осталось... Вотъ поживешь еще съ годикъ въ лагере... -- Такъ вы хотите слушать или не хотите? -- снова вмешался я. Перешли къ русской истории. Для всехъ моихъ слушателей, кроме Юры, это былъ новый миръ. Какъ ни были бездарны и тенденциозны Иловайские стараго времени -- у нихъ были хоть факты. У Иловайскихъ советскаго производства нетъ вообще ничего: ни фактовъ, ни самой элементарной добросовестности. По этимъ Иловайскимъ до ленинская Россия представлялась какой-то сплошной помойкой, ея деятели -- сплошными идиотами и пьяницами, ея история -- сплошной цепью поражений, позора. Объ основномъ стержне ея истории, о тысячелетней борьбе со степью, о разгроме этой степи ничего не слыхалъ не только Пиголица, но даже и Ленчикъ. Отъ хозаръ, половцевъ, печенеговъ, татаръ, отъ полоняничной дани, которую платила крымскому хану еще Россия Екатерины Второй до постепеннаго и последовательнаго разгрома Россией величайшихъ военныхъ могуществъ мира: татаръ, турокъ, шведовъ, {392} Наполеона; отъ удельныхъ князей, правившихъ по ханскимъ полномочиямъ, до гигантской империи, которою вчера правили цари, а сегодня правитъ Сталинъ, -- весь этотъ путь былъ моимъ слушателямъ неизвестенъ совершенно. -- Вотъ мать ихъ, -- сказалъ Середа, -- читалъ, читалъ, а объ этомъ, какъ это на самомъ деле, слышу первый разъ. Фраза Александра Третьяго: " когда русский царь удитъ рыбу -- Европа можетъ подождать" -- привела Пиголицу въ восторженное настроение. -- Въ самомъ деле? Такъ и сказалъ? Вотъ сукинъ сынъ! Смотри ты... А? -- Про этого Александра, -- вставилъ Середа, -- пишутъ, пьяница былъ. -- У Горькаго о немъ хорошо сказано -- какимъ-то мастеровымъ: "вотъ это былъ царь -- зналъ свое ремесло"... -- сказалъ Юра. -- Звездъ съ неба не хваталъ, а ремесло свое зналъ... -- Всякое ремесло знать надо, -- веско сказалъ Мухинъ, -- вотъ понаставили "правящий классъ" -- а онъ ни уха, ни рыла... Я не согласился съ Мухинымъ: эти свое ремесло знаютъ почище, чемъ Александръ Третий зналъ свое -- только ремесло у нихъ разбойное. "Ну, а возьмите вы Успенскаго -- необразованный же человекъ". Я и съ этимъ не согласился: очень умный человекъ Успенский и свое ремесло знаетъ, "иначе мы бы съ вами, товарищъ Мухинъ, въ лагере не сидели"... -- А главное -- такъ что же дальше? -- скорбно спросилъ Середа. -- Э, какъ-нибудь выберемся, -- оптимистически сказалъ Ленчикъ. -- Внуки -- те, можетъ, выберутся, -- мрачно заметилъ Мухинъ. -- А намъ -- уже не видать... -- Знаете, Алексей Толстой писалъ о томъ моменте, когда Москва была занята французами: "Казалось, что ужъ ниже нельзя сидеть въ дыре -- анъ, глядь -- ужъ мы въ Париже". Думаю -- выберемся и мы. -- Вотъ я и говорю. Вы смотрите, -- Ленчикъ протянулъ руку надъ столомъ и сталъ отсчитывать по пальцамъ: -- первое дело: раньше всякий думалъ -- моя хата съ краю, намъ до государства ни котораго дела нету, теперь Пиголица и тотъ -- ну, не буду, не буду, я о тебе только такъ, для примера -- теперь каждый понимаетъ: ежели государство есть -- держаться за него надо: хоть плохое -- а держись. -- Такъ ведь и теперь у насъ государство есть, -- прервалъ его Юра. -- Теперь? -- Ленчикъ недоуменно воззрился на Юру. -- Какое же теперь государство? Ну, земля? Земля есть -- чортъ ли съ ней? У насъ теперь не государство, а сидитъ хулиганская банда, какъ знаете, въ деревняхъ бываетъ, собирается десятокъ хулигановъ...
|