Онъ внесъ насъ въ списокъ своей бригады, но при перекличке фамилий нашихъ выкликать не будетъ. Намъ оставалось: а) не попасть въ строй при перекличке и отправке бригады и б) урегулировать вопросъ съ дневальнымъ, на обязанности котораго лежала проверка всехъ оставшихся въ бараке съ последующимъ заявлениемъ выше стоящему начальству. Была еще опасность нарваться на начальника колонны, но его я уже виделъ, правда, мелькомъ, видъ у него былъ толковый, следовательно, какъ-то съ нимъ можно было сговориться. Отъ строя мы отделались сравнительно просто: на дворе было еще темно, мы, выйдя изъ двери барака, завернули къ уборной, оттуда -- дальше, минутъ сорокъ околачивались по лагерю съ чрезвычайно торопливымъ и деловымъ видомъ. Когда последние хвосты колонны исчезли, мы вернулись въ баракъ, усыпили совесть дневальнаго хорошими разговорами, торгсиновской папиросой и обещаниемъ написать ему заявление о пересмотре дела. Напились кипятку безъ сахару, но съ хлебомъ, и легли спать. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ВСТРеЧА Проснувшись, мы устроили военный советъ. Было решено: я и Юра идемъ на разведку. Борисъ остается на дежурстве. Во-первыхъ -- Борисъ не хотелъ быть мобилизованнымъ въ качестве врача, ибо эта работа на много хуже лесоразработокъ -- преимущественно по ея моральной обстановке, и во-вторыхъ, можно было ожидать всякаго рода уголовныхъ налетовъ. Въ рукопашномъ же смысле Борисъ стоилъ хорошаго десятка урокъ, я и Юра на такое количество претендовать не могли. И вотъ мы съ Юрой солидно и медлительно шествуемъ по лагерной улице. Не Богъ весть какая свобода, но все-таки можно пойти направо и можно пойти налево. После корридоровъ ГПУ, надзирателей, конвоировъ и прочаго -- и это удовольствие... Вотъ шествуемъ мы такъ -- и прямо навстречу намъ чортъ несетъ начальника колонны. Я вынимаю изъ кармана коробку папиросъ. Юра начинаетъ говоритъ по английски. Степенно и неторопливо мы шествуемъ мимо начальника колонны и вежливо -- одначе, такъ сказать, съ чувствомъ собственнаго достоинства, какъ если бы это было на Невскомъ проспекте -- приподымаемъ свои кепки. Начальникъ колонны смотритъ на насъ удивленно, но корректно беретъ подъ козырекъ. Я уверенъ, что онъ насъ не остановитъ. Но шагахъ въ десяти за нами скрипъ его валенокъ по снегу замолкаетъ. Я чувствую, что начальникъ колонны остановился и недоумеваетъ, почему {69} мы не на работе и стоитъ ли ему насъ остановить и задать намъ сей нескромный вопросъ. Неужели я ошибся? Но, нетъ, скрипъ валенокъ возобновляется и затихаетъ вдали. Психология -- великая вещь. А психология была такая: начальникъ колонны, конечно, -- начальникъ, но, какъ и всякий советский начальникъ -- хлибокъ и неустойчивъ. Ибо и здесь, и на воле закона въ сущности нетъ. Есть административное соизволение. Онъ можетъ на законномъ и еще более на незаконномъ основании сделать людямъ, стоящимъ на низахъ, целую массу неприятностей. Но такую же массу неприятностей могутъ наделать ему люди, стоящие на верхахъ. По собачьей своей должности начальникъ колонны неприятности делать обязанъ. Но собачья должность вырабатываетъ -- хотя и не всегда -- и собачий нюхъ; неприятности, даже самыя законныя можно делать только темъ, отъ кого ответной неприятности произойти не можетъ. Теперь представьте себе возможно конкретнее психологию вотъ этого хлибкаго начальника колонны. Идутъ по лагерю двое этакихъ дядей, только что прибывшихъ съ этапомъ. Ясно, что они должны быть на работахъ въ лесу, и ясно, что они отъ этихъ работъ удрали. Однако, дяди одеты хорошо. Одинъ изъ нихъ куритъ папиросу, какия и на воле куритъ самая верхушка. Видъ -- интеллигентный и, можно сказать, спецовский. Походка уверенная, и при встрече съ начальствомъ -- смущения никакого. Скорее этакая покровительственная вежливость. Словомъ, люди, у которыхъ, очевидно, есть какия -то основания держаться этакъ независимо. Какия именно -- чортъ ихъ знаетъ, но, очевидно, есть. Теперь -- дальше. Остановить этихъ дядей и послать ихъ въ лесъ, а то и подъ арестъ -- решительно ничего не стоитъ. Но какой толкъ? Административнаго капитала на этомъ никакого не заработаешь. А рискъ? Вотъ этотъ дядя съ папиросой во рту черезъ месяцъ, а можетъ быть, и черезъ день будетъ работать инженеромъ, плановикомъ, экономистомъ. И тогда всякая неприятность, хотя бы самая законнейшая, воздается начальнику колонны сторицей. Но даже возданная, хотя бы и въ ординарномъ размере, она ему ни къ чему не нужна. И какого чорта ему рисковать? Я этого начальника видалъ и раньше. Лицо у него было толковое. И я былъ уверенъ, что онъ пройдетъ мимо. Кстати месяцъ спустя я уже действительно имелъ возможность этого начальника вздрючить такъ, что ему небо въ овчинку бы показалось.
|