Внезапно изъ кармана раздался хрустъ раздавленнаго стекла. Молнией мелькнула мысль -- бутылка хлоръ-пикрина... Боже мой! Меня начинаетъ обливать та жидкость, быть около которой можно только въ противогазе. Черезъ несколько секундъ ядовитый газъ охватитъ меня своимъ зловещимъ объятиемъ. Два-три вздоха, обморокъ, и черезъ минуту-две -- смерть... И это въ дикомъ лесу, когда я въ плаще, связанномъ снаряжениемъ... Я отчаяннымъ вздохомъ захватилъ въ легкия запасъ воздуха, мгновенно отстегнулъ и отбросилъ назадъ спинную сумку, отрывая пуговицы, сорвалъ съ себя злополучный плащъ и рванулся впередъ съ колотящимся сердцемъ и разрывающимися легкими. Какъ я не сломалъ себе ногъ въ своихъ безумныхъ прыжкахъ черезъ буреломъ -- не могу понять... Помню только, какъ въ полуообмороке я бросился на землю метрахъ въ 30-ти, задыхаясь и хватая воздухъ открытымъ ртомъ... Эта быстрота бегства, да еще плотность брезента плаща, не позволившая жидкости смочить платье, -- спасли меня. Отдышавшись, я выбралъ длинную жердь и осторожно сталъ подкрадываться къ своимъ вещамъ, заходя со стороны ветра. Увидевъ плащъ, опять задержалъ воздухъ въ легкихъ, подбежалъ къ нему, зацепилъ жердью, забросилъ на стволъ поваленнаго дерева и убежалъ. Черезъ пять минутъ я такимъ же способомъ перевернулъ его такъ, чтобы хлоръ-пикринъ вылился изъ кармана, потомъ выудилъ сумку и провелъ целую ночь безъ плаща, дрожа отъ сырого холода болотнаго леса. Почти весь следующий день я не рискнулъ одеть плащъ и тащилъ его за собой на веревке. Только къ вечеру, проветривъ его на ветру и на солнышке, я смогъ одеть его. И вотъ теперь этотъ плащъ, едва не сделавшийся для меня саваномъ, -- со мной. И когда пережитое кажется сномъ, я разворачиваю его съ изнанки, осматриваю пятно отъ ядовитой жидкости и съ понятной гордостью вглядываюсь въ слова казеннаго штампа: "Свирьлагъ ОГПУ". ГРАНИЦА Не могу сказать, когда я перешелъ границу. Просекъ пришлось пересекать много. На каждой изъ нихъ таились опасности, и мне не было времени вглядываться, имеются ли на нихъ пограничные столбы, разставленные на километръ другъ отъ друга. {512} Но все-таки стали замечаться признаки чего-то новаго. Вотъ черезъ болото осушительныя канавы. Ихъ раньше не было. Но разве эти канавы не могли быть прокопаны на какомъ-нибудь "образцовомъ совхозе ОГПУ"? Вотъ на тропинке обрывокъ газеты. Языкъ незнакомый. Финский? Но ведь, можетъ быть, это советская газета, изданная въ Петрозаводске на карельскомъ языке. Вотъ вдали небольшое стадо овецъ. Можно ли сказать съ уверенностью, что это -- финское хозяйство только потому, что въ Карелии я нигде не видалъ ни одной овцы? Или, вотъ -- старая коробка отъ папиросъ съ финской маркой. Но разве не могъ пройти здесь советский пограничникъ, куря контрабандныя папиросы? Словомъ, я не зналъ точно, где я нахожусь, и решилъ идти впередъ до техъ поръ, пока есть силы и продовольствие и пока я не получу безспорныхъ сведений, что я уже въ Финляндии. Помню, свою последнюю ночь въ лесу я провелъ совсемъ безъ сна -- настолько были напряжены нервы. Близился моментъ, котораго я такъ страстно ждалъ столько летъ... СПАСЕНЪ Къ вечеру следующаго дня, пересекая узелъ проселочныхъ дорогъ, я наткнулся на финскаго пограничника. Моментъ, когда я ясно увиделъ его нерусскую военную форму -- былъ для меня однимъ изъ счастливейшихъ въ моей жизни... Я радостно бросился впередъ, совсемъ забывъ, что представляю отнюдь не внушающую доверия картину: рослый парень съ измученнымъ, обросшимъ бородой лицомъ, въ набухшемъ и измятомъ плаще, обвешанный сумками, съ толстенной палкой въ руке. Не мудрено, что пограничникъ не понялъ изъявления моего дружелюбия, и ощетинился своей винтовкой. Маленький и щуплый, онъ все пытался сперва словами, а потомъ движениями винтовки заставить меня поднять руки вверхъ. Славный парень!.. Онъ, вероятно, и до сихъ поръ не понимаетъ, почему я и не подумалъ выполнить его распоряжения и весело смеялся, глядя на его суетливо угрожающую винтовку. Наконецъ, онъ сталъ стрелять вверхъ, и черезъ полчаса я уже шелъ, окруженный солдатами и крестьянами, въ финскую деревню. СРЕДИ ЛЮДЕЙ Я не верилъ въ то, что Финляндия можетъ меня выдать по требованию советской власти. Я ведь не бандитъ, не убийца и не воръ. Я политический эмигрантъ, ищущий покровительства въ стране, где есть свобода и право. Но я ожидалъ недоверия, тюремъ, допросовъ, этаповъ -- всего того, къ чему я такъ привыкъ въ СССР. И я верилъ -- что это неизбежныя, но последния испытания въ моей жизни. {513} Въ маленькой чистенькой деревушке меня отвели въ баню, где я съ громаднымъ облегчениемъ разгрузился, вымылся и сталъ ждать очередныхъ событий. Много я ждалъ , но того, что со мной произошло -- я никакъ не могъ ожидать. Въ раздевалку бани вошелъ какой-то благодушный финнъ, потрепалъ меня по плечу, весело улыбнулся и пригласилъ жестомъ за собой. "Въ тюрьму переводятъ.
|