После убийства Боголюбского, кандидатами на его престол явились две партии: одна самодержавно-демократическая, во главе которой стояли братья Боголюбского - Михаил и Всеволод (впоследствии - Всеволод Великий или Всеволод Большое Гнездо). Другая, я бы сказал, конституционно-аристократическая, во главе с племянниками убитого "самовластца" - Мстиславом и Ярополком Ростиславичами. Об этой борьбе одни историки не говорят ничего. Ключевский уделяет ей несколько строк: "Местное население приняло деятельное участие в ссоре своих князей... За дядей стоял прежний пригород Владимир, племянников дружно поддерживали старшие города земли Ростов и Суздаль, которые действовали даже энергичнее самих князей, обнаруживали чрезвычайное ожесточение против Владимира... Земская вражда захватывала все общество сверху до низу... Но если старшая дружина в пригородах стояла на стороне старших городов, то низшее население самых старших городов стало на сторону пригородов... Все общество Суздальской земли разделилось в борьбе вертикально, а не горизонтально (то есть социально, а не территориально. - И. С.): на одной стороне стали обе местные аристократии, старшая дружина и верхний слой неслужилого населения старших городов, на другой - их низшее население вместе с пригородами"... Ключевский приводит и историческую справку относительно этого "вертикального деления": "Недаром в старинной богатырской былине, сохранившей отзвуки дружинных аристократических понятий и отношений Киевской Руси, обыватели Ростов о-Залесской земли зовутся "мужиками залешанами", а главным богатырем Окско-Волжской страны является Илья Муромец - "крестьянский сын"... Самая нелюбовь южан к северянам, так резко проявившаяся уже в XII веке, первоначально имела не племенную или областную, а социальную основу: она развилась из досады южно-русских горожан и дружинников на смердов и холопов, вырывавшихся из их рук и уходивших на север. Те платили, разумеется, соответственными чувствами боярам и "лепшим людям", как южным, так и своим залесским..." Владимирский летописец тоже подглядел это "вертикальное деление": "Старшие города и все бояре, - говорит он, - захотели свою правду поставить, а не хотели исполнить правды Божией... но люди мизинные владимирские уразумели, где правда, стали за нее крепко и сказали себе: либо князя Михаила себе добудем, либо головы свои положим за Святую Богородицу и за Михалка-князя..." В этой борьбе мизинные люди победили. Правда "Михалок- князь" во время этой борьбы умер, но мизинные люди нашли себе другого вождя - его брата Всеволода, - вожди всегда находятся, если есть масса. И по той простой причине, что "масса", то есть множество людей, имеет достаточный простор для выбора. И если масса знает, чего она хочет, то и вождь будет знать это. Знал это и Андрей Боголюбский, сознательно опершийся на "мизинную" массу, знал это и Михаил, работавший для ее победы, знал это и Всеволод, получивший, не им, собственно, завоеванную победу. Ключевский мельком и как бы не без удивления отмечает "новый факт - решительное преобладание Суздальской области над остальными областями Русской земли". Княжение Всеволода: "во многом было продолжением внешней и внутренней деятельности Андрея Боголюбского. Подобно старшему брату, Всеволод заставил признать себя Великим Князем всей Русской земли и подобно ему же не поехал в Киев сесть на стол деда и отца. Он правил южной Русью с берегов далекой Клязьмы. Политическое давление Всеволода было ощутительно на самой отдаленной юго- западной окраине Русской земли. Галицкий князь Владимир, сын Ярослава Осмомысла, воротивший отчий престол с польской помощью, спешил укрепиться на нем, под защиту отдаленного дяди Всеволода Суздальского. Он послал сказать ему: "отче и господине, удержи Галич подо мною, а я Божий и твой со всем Галичем и в твоей воле всегда". Разбирая личные качества князей, пересказывая в сотый раз бесконечные и бесконечно запутанные междукняжеские дела и взаимоотношения, наши историки как-то проглядели ту социальную базу которая позволила Андрею и его преемникам из совершенно захолустного Владимира управлять гигантской страной. Историко- материалистическая школа обходит этот период особенно старательно. Из него, во-первых, никаких "производственных отношений" и "материальной базы" никак выудить нельзя - ни при каких усилиях марксистского воображения. Ибо, какая "материальная база" могла быть у нищего Владимира, по сравнению, например, с новгородским торговым богатством? И, во-вторых, именно здесь мы присутствуем при зарождении московского самодержавия, при его чисто народном демократическом рождении. Признание демократичности русского самодержавия означало бы для марксизма идеологическое самоубийство - и не для него одного. Оно означало бы самоубийство и для дворянства. Ибо если марксисты стараются разгромить самую идею самодержавия, то дворянство пыталось прикарманить ее. Позднее, рассматривая с этой точки зрения историографию Петра Великого, мы найдем уже совершенно потрясающие иллюстрации нашей историографической слепоты: историки видят то, чего никогда и в заводе не было, и не видят того, что в действительности решало судьбы России. Здесь же, у самого истока самодержавия, у самой колыбели российской государственности стоят "мизинные люди", вот те самые, которые решили "либо князя Михаила себе добыть, либо головы свои положить за Святую Богородицу" и "Правду Божию". Используя фразеологию сегодняшней политической литературы, мы могли бы сказать , что Андрей, и Всеволод, и Даниловичи, и Романовы были "агентурой" трудящихся масс.
|