низшей стадии коммунизма, к его высшей стадии, то общест- ву не остается ничего другого, как сбросить с себя, наконец, смири- тельную рубашку государства. Взамен этого - трудно даже обнять мыслью этот контраст! - государство советов приняло тоталитарно-бюрократический характер. То же фатальное противоречие можно иллюстрировать и на судьбе партии. Здесь вопрос формулируется примерно так: почему в 1917-21 годах, когда старые господствующие классы еще боролись с оружием в руках, когда их активно поддерживали империалисты вс<е>го мира, когда вооруженное кула- чество саботировало армию и продовольствие страны, возможно было в пар- тии открыто и безбоязненно спорить по самым острым вопросам политики? Почему теперь, после прекращения интервенции, после разгрома эксплуата- торских классов, после бесспорных успехов индустриализации, после кол- лективизации подавляющего большинства крестьянства, - нельзя допустить, ни малейшего слова критики по адресу бессменного руководства? Почему лю- бой большевик, который потребовал бы созыва съезда партии, в соот- ветствии с ее уставом, был бы немедленно исключен; любой гражданин, ко- торый вслух выразил бы сомнение в непогрешимости Сталина, был бы осуж- ден, почти наравне с участником террористического заговора? Откуда такое страшное, чудовищное, невыносимое напряжение репрессий и полицейской ап- паратуры? Теория не есть вексель, который можно в любой момент предъявить действительност<и> ко взысканию. Если теория ошибалась, надо ее перес- мотреть или пополнить ее пробелы. Надо вскрыть те реальные общественные силы, которые породили противоречие между советской действительностью и традиционной марксистской концепцией. Во всяком случае, нельзя бродить в потьмах, повторяя ритуальные фразы, которые может быть полезны для прес- тижа вождей, но зато бьют живую действительность в лицо. Мы сейчас уви- дим это на убедительном примере. В докладе на сессии ЦИК'а, в январе 1936 г., председатель Совнаркома Молотов заявил: "народное хозяйство страны стало социалистическим (апло- дисменты). В этом смысле (?) задачу ликвидации классов мы решили (ап<п>лодисменты)". Однако, от прошлого остались еще "враждебные нам по своей природе элементы", осколки господствовавших ранее классов. Кроме того, среди колхозников, государственных служащих, а иногда и рабочих обнаруживаются "спекулянтики", "рвачи в отношении колхозного и госу- дарственного добра", "антисоветские сплетники" и т.п. Отсюда-то и выте- кает необходимость дальнейшего укрепления диктатуры. Наперекор Энгельсу, рабочее государство должно не "засыпать", а наоборот, становиться все более и более бдительным. Картина, нарисованная главой советского правительства, была бы в выс- шей степени успокоительной, еслиб не была убийственно противоречивой. В стране окончательно воцарился социализм: "в этом смысле" классы уничто- жены (если они уничтожены "в этом смысле", значит и во всяком другом). Правда, социальная гармония кое-где нарушается обломками и осколками прошлого. Но нельзя же думать, будто лишенные власти и собственности, разрозненные мечтатели о восстановлении капитализма вместе со "спекулян- тиками" (даже не спекулянтами) и "сплетниками" способны опрокинуть беск- лассовое общество. Все обстоит, казалось бы, как нельзя лучше. Но к чему тогда все-таки железная диктатура бюрократии? Реакционные мечтатели, надо думать, постепенно вымирают. Со "спеку- лянтиками" и "сплетниками" могли бы шутя справиться архи-демократические советы. "Мы не утописты - возражал в 1917 г. Ленин буржуазным и рефор- мистским теоретикам бюрократического государства, - и нисколько не отри- цаем возможно сти и неизбежности эксцессов отдельных лиц, а равно необхо- димости подавлять такие эксцессы. Но... для этого не нужна особая маши- на, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных лю- дей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает на- силия над женщиной". Эти слова звучат так, как если бы автор их специ- ально предвидел соображения одного из своих преемников на посту главы правительства. Ленин преподается в народных школах СССР, но, очевидно, не в Совете народных комиссаров. Иначе нельзя было бы объяснить реши- мость Молотов а прибегать, не задумываясь, к тем самым построениям, про- тив которых Ленин направлял свое хорошо отточенное оружие. Вопиющее про- тиворечие между основоположением и эпигонами налицо. Если Ленин рассчи- тывал, что даже ликвидацию эксплуататорских классов можно будет совер- шать без бюрократического аппарата, то Молотов , в объяснение того, поче- му после ликвидации классов, бюрократическа<я> машина задушила самодея- тельность народа, не находит ничего лучшего, кроме ссылки на "остатки" ликвидированных классов. Питаться "остатками" становится, однако, тем затруднительнее, что, по признанию авторитетных представителей самой бюрократии, вчерашние клас- совые враги успешно ассимилируются советским обществом.
|