Ихъ идеология строится прежде всего на отметании того, что ихъ ни въ какомъ случае не устраиваетъ. Ихъ ни въ какомъ отношении не устраиваетъ советская система, не устраиваетъ никакая партийная диктатура, и поэтому между той молодежью (въ лагере ея мало), которая хочетъ изменить нынешнее положение путемъ, такъ сказать, усовершенствования коммунистической партии, и той, которая предпочитаетъ эту партию просто перевешать, -- существуетъ основной, решающий переломъ: две стороны баррикады. Вся молодежь, почти безъ всякаго исключения, совершенно индифферентна къ какимъ бы то ни было религиознымъ вопросамъ. Это никакъ не воинствующее безбожие, а просто полное безразличие: "можетъ быть, это кому-нибудь и надо, а намъ решительно ни къ чему". Въ этомъ пункте антирелигиозная пропаганда большевиковъ сделала свое дело -- хотя враждебности къ религии внушить не смогла. Монархическихъ настроений нетъ никакихъ. О {377} старой России представление весьма сумбурное, создавшееся не безъ влияния советскаго варианта русской истории. Но если на религиозные темы съ молодежью и говорить не стоитъ -- выслушаютъ уважительно, даже и возражать не будутъ, -- то о царе поговорить можно: "да, технически это, можетъ быть, и не такъ плохо". Къ капитализму отношение въ общемъ неопределенное: съ одной стороны, теперь-то уже ясно, что безъ капиталиста, частника, "хозяина" не обойтись, а съ другой -- какъ же такъ, строили заводы на своихъ костяхъ?.. Каждая группировка имеетъ свои программы регулирования капитализма... Среди этихъ программъ -- есть и небезынтересныя... Въ среднемъ, можно бы сказать, что, оторванная отъ всего мира, лишенная всякаго руководства со стороны старшихъ, не имеющая никакого доступа къ мало-мальски объективной политико-экономической литературе, русская молодежь нащупываетъ какие-то будущие компромиссы между государственнымъ и частнымъ хозяйствомъ. Ходъ мышления -- чисто экономический и технический, земной: если хотите, то даже и шкурный. Никакихъ "вечныхъ вопросовъ" и никакихъ потустороннихъ темъ. И за всемъ этимъ -- большая и хорошая любовь къ своей стране -- это, вероятно, и будетъ то, что въ эмиграции называется терминомъ "национальное возрождение". Но терминъ "национальный" будетъ для этой молодежи непонятнымъ терминомъ. Или, пожалуй, хуже -- двусмысленнымъ терминомъ: въ немъ будетъ заподозрено то, что у насъ когда-то называлось зоологическимъ национализмомъ -- противопоставление одной изъ российскихъ национальностей другимъ. Я позволю себе коснуться здесь -- мелькомъ и безъ доказательствъ -- очень сложнаго вопроса о национализме, какъ таковомъ, то-есть о противопоставлении одной нации другой, вне всякаго отношения къ моимъ личнымъ взглядамъ по этому поводу. Въ томъ чудовищномъ смешении "племенъ, наречий, состояний", которое совершено советской революцией, междунациональная рознь среди молодежи сведена на нетъ. Противопоставления русскаго не русскому быту отсутствуютъ вовсе. Этотъ фактъ создаетъ чрезвычайно важныя побочныя последствия: стремительную руссификацию окраинной молодежи. Какъ это ни странно, на эту руссификацию первый обратилъ внимание Юра во время нашихъ пешихъ скитаний по Кавказу. Я потомъ проверилъ его выводы -- и по своимъ воспоминаниямъ, и по своимъ дальнейшимъ наблюдениямъ -- и пришелъ въ некоторое изумление, какъ такой крупный и бьющий въ глаза фактъ прошелъ мимо моего внимания. Для какого-нибудь Абарцумяна русский языкъ -- это его приобретение, это его завоевание, и онъ -- поскольку это касается молодежи -- своего завоевания не отдастъ ни за какия самостийности. Это -- его билетъ на право входа въ мировую культуру, а въ нынешней России, при всехъ прочихъ неудобствахъ советской жизни, научились думать въ масштабахъ непровинциальныхъ. Насильственная коренизация, украинизация, якутизация и прочее, обернулась самыми неожиданными последствиями. Украинский мужикъ отъ этой украинизации волкомъ взвылъ: во-первыхъ, оффициальной мовы онъ не понимаетъ и, во-вторыхъ, онъ убежденъ въ томъ, {378} что ему и его детямъ преграждаютъ доступъ къ русскому языку, со специальной целью, оставить этихъ детей мужиками и закрыть имъ все пути вверхъ. А пути вверхъ практически доступны только русскому языку. И Днепрострой, и Харьковский Тракторный, и Криворожье, и Киевъ, и Одесса -- все они говорятъ по русски, и опять же, въ техъ же гигантскихъ переброскахъ массъ съ места на место, ни на какихъ украинскихъ мовахъ они говорить не могутъ технически... Въ Дагестане было сделано еще остроумнее: было установлено восемь оффициальныхъ государственныхъ языковъ -- пришлось ликвидировать ихъ все: железныя дороги не могли работать: всегда найдется патриотъ волостного масштаба, который, на основании закона о восьми государственныхъ языкахъ, начнетъ лопотать такое, что никто ужъ не пойметъ...
|