-- А теперь что и было, разлезлось: домой голышемъ придемъ. Ну, пошли, что ли? Трое вольныхъ гражданъ СССР поднялись на ноги. Старикъ умильно посмотрелъ на меня: -- А можетъ, хлебца лишняго нету? А? Я сообразилъ, что до лагпункта я могу дойти и не евши, а тамъ ужъ какъ-нибудь накормятъ. Я развязалъ свой рюкзакъ, досталъ хлебъ, вместе съ хлебомъ лежалъ завернутый кусочекъ сала, граммовъ на сто. При виде сала у мужика дыханье сперло. "Сало, вишь ты, Господи Боже!" -- Я отдалъ мужикамъ и сало. Кусочекъ былъ съ аптекарской точностью поделенъ на три части... "Вотъ это, значитъ, закусимъ, -- восторженно сказалъ мужикъ, -- эхъ, ты, на что ужъ есесерия, а и тутъ добрые люди не перевелись"... Вольнонаемные ушли. Белочка снова выглянула изъ-за еловаго ствола и уставилась на меня бусинками своихъ глазъ... Бусинки какъ будто говорили: что, культуру строите? въ Бога веруете? науки развиваете? -- ну, и дураки... Возражать было трудно. Я оделся, навьючилъ на спину свой рюкзакъ и пошелъ дальше. Верстахъ въ двухъ, за поворотомъ дороги, я наткнулся на своихъ мужичковъ, которыхъ обыскивалъ вохровский патруль: одинъ вохровцевъ общупывалъ, другой разсматривалъ документы, третий стоялъ въ шагахъ десяти, съ винтовкой на изготовку. Было ясно, что будутъ "проверять" и меня. Документы у меня были въ полномъ порядке, но безчисленные обыски, которымъ я, какъ и каждый гражданинъ "самой свободной республики въ мире", подвергался на своемъ веку, выработали, вместо привычки, какую-то особенно отвратительную нервную, рабью дрожь передъ каждою такой "проверкой", даже и въ техъ случаяхъ, когда такая "проверка" никакого решительно риска за собой не влекла, какъ было и въ данномъ случае. И сейчасъ же въ мозгу привычный советский "условный рефлексъ": какъ бы этакъ извернуться. Я подошелъ къ группе вохровцевъ, сталъ, засунулъ руки въ карманы и посмотрелъ на все происходящее испытующимъ окомъ: -- Что, бегунковъ подцепили? Вохровецъ недовольно оторвался отъ документовъ. -- Чортъ его знаетъ, можетъ, и бегунки. А вы кто? Изъ лагеря? Положение несколько прояснилось: вохровецъ спросилъ не грубо: "вы заключенный", а "дипломатически" -- "вы не изъ лагеря?" -- Изъ лагеря, -- ответилъ я административнымъ тономъ. -- Чортъ его знаетъ, -- сказалъ вохровецъ, -- документы-то какие-то липоватые... -- А ну-ка, покажите-ка ихъ сюда... {316} Вохровецъ протянулъ мне несколько бумажекъ. Въ нихъ нелегко было разобраться и человеку съ несколько большими стажемъ, чемъ вохровецъ. Тутъ было все, что навьючиваетъ на себя многострадальный советский гражданинъ, действующий по принципу -- масломъ каши не испортишь: чортъ его знаетъ, какая именно бумажка можете показаться наиболее убедительной носителямъ власти и нагановъ... Былъ же у меня случай, когда отъ очень неприятнаго ареста меня спасъ сезонный железнодорожный билетъ, который для "властей" наиболее убедительно доказывалъ мою самоличность, и это при наличии паспорта, профсоюзной книжки, постояннаго удостоверения газеты "Трудъ", ея командировочнаго удостоверения и целой коллекции бумаженокъ более мелкаго масштаба. Исходя изъ этого принципа, одинъ изъ парней захватилъ съ собой и свидетельство Загса о рождении у него дочки Евдокии. Евдокия помогала плохо: самый важный документъ -- увольнительное свидетельство было выдано профсоюзомъ, а профсоюзъ такихъ удостоверений выдавать не имеетъ права. И вообще бумажка была, какъ говорилъ вохровецъ, "липоватая". Во многихъ местахъ СССР, не везде, но почти везде, крестьянинъ, отлучающийся за пределы своего района, долженъ иметь увольнительное удостоверение отъ сельсовета: они обычно выдаются за литръ водки. За какой-то литръ получилъ свою бумажку и этотъ парень, по лицу его видно было, что за эту-то бумажку онъ боялся больше всего: парень стоялъ ни живъ, ни мертвъ. -- Нетъ, -- сказалъ я чуть-чуть разочарованнымъ тономъ, -- бумаги въ порядке. Съ какихъ вы разработокъ? -- сурово спросилъ я мужика. -- Да съ Массельги, -- ответилъ мужикъ робко. -- А кто у васъ тамъ прорабъ? Кто предрабочкома? -- словомъ, допросъ былъ учиненъ по всей форме. Вохровцы почувствовали, что передъ ними "лицо административнаго персонала". -- Обыскивали? -- спросилъ я. -- Какъ же. -- А сапоги у этого снимали? -- Нетъ, объ сапогахъ позабыли. А ну, ты, сымай сапоги... Въ сапогахъ , конечно, не было ничего, но бумажка была забыта. -- Ну, пусть топаютъ, -- сказалъ я, -- тамъ на Званке разберутся. -- Ну, катись катышкомъ, -- сказалъ старикъ изъ вохровцевъ. Патруль повернулся и пошелъ на северъ, документовъ у меня такъ и не спросилъ, мы съ мужичками пошли дальше на югъ. Отойдя съ версту, я сделалъ парнишке свирепое внушение: чтобы другой разъ не ставилъ литра водки, кому не нужно, чтобы по пути отставалъ на полверсты отъ своихъ товарищей и, буде последние наткнутся на патруль, нырять въ кусты и обходить сторонкой.
|