Всякий профессиональный союзъ заинтересованъ въ томъ, чтобы показать ЦК партии, что у него культурно-просветительная работа поставлена "по сталински". Следовательно: а) библиотекарша вретъ, б) я вру, в) профсоюзъ вретъ. Врутъ еще и многия другия "промежуточныя звенья". И я, и библиотекарша, и ЦК союза, и промежуточныя звенья все это отлично понимаемъ: невысказанная, но полная договоренность... И въ результате -- получается, извините за выражение, статистика... По совершенно такой же схеме получается статистика колхозныхъ посевовъ, добычи угля, ремонта тракторовъ... Нетъ, статистикой меня теперь не проймешь. ЗУБАМИ -- ГРАНИТЪ НАУКИ Отъ Гончарова меня оторвалъ Юра: снова понадобилось мое математическое вмешательство. Стали разбираться. Выяснилось, что, наседая на тригонометрию, Пиголица имелъ весьма неясное представление объ основахъ алгебры и геометрии, тангенсы цеплялись за логарифмы, логарифмы за степени, и вообще было непонятно, почему доброе русское "х" именуется иксомъ. Кое-какия формулы были вызубрены на зубокъ, но между ними оказались провалы, разрывъ всякой логической связи между предыдущимъ и последующимъ: то, что на советскомъ языке именуется "абсолютной неувязкой". Попытались "увязать". По этому поводу я не безъ некотораго удовольствия убедился, что какъ ни прочно забыта моя гимназическая математика -- я имею возможность возстановить логическимъ путемъ очень многое, почти все. Въ назидание Пиголице -- а, кстати, и Юре -- я сказалъ несколько вдумчивыхъ словъ о необходимости систематической учебы: вотъ-де училъ это двадцать пять летъ тому назадъ и никогда не вспоминалъ, а когда пришлось -- вспомнилъ... Къ моему назиданию Пиголица отнесся раздражительно: -- Ну, и чего вы мне объ этомъ разсказываете -- будто я самъ не знаю... Вамъ хорошо было учиться, никуда васъ не гоняли, сидели и зубрили... А тутъ мотаешься, какъ навозъ въ проруби... И работа на производстве, и комсомольская нагрузка, и профсоюзная нагрузка, и всякие субботники... Чтобы учиться -- зубами время вырывать надо. Месяцъ поучишься -- потомъ попрутъ куда-нибудь на село -- начинай сначала... Да еще и жрать нечего... Нетъ, ужъ вы мне насчетъ стараго режима -- оставьте... Я ответилъ, что хлебъ свой я зарабатывалъ съ пятнадцати {287} летъ, экзаменъ на аттестатъ зрелости сдалъ экстерномъ, въ университете учился на собственныя деньги и что такихъ, какъ я, было сколько угодно. Пиголица отнесся къ моему сообщению съ нескрываемымъ недовериемъ, но спорить не сталъ: -- Теперь стараго режима нету -- такъ можно про него что угодно говорить... Правящимъ классамъ, конечно, очень неплохо жилось, я и не говорю, зато трудящийся народъ... Акульшинъ угрюмо кашлянулъ. -- Трудящийся народъ, -- сказалъ онъ, не отрывая глазъ отъ печки, -- трудящийся народъ по лагерямъ не сиделъ и съ голодухи не дохъ... А ходъ былъ -- куда хочешь: хочешь -- на заводъ, хочешь -- въ университетъ... -- Такъ ты мне еще скажешь, что крестьянскому парню можно было въ университетъ идти? -- Скажу... И не то еще скажу... А куда теперь крестьянскому парню податься, когда ему есть нечего? Въ колхозъ? -- А почему же не въ колхозъ? -- А такие, какъ ты, будутъ командовать, -- презрительно спросилъ Акульшинъ и, не дожидаясь ответа, продолжалъ о давно наболевшемъ: -- на дуракахъ власть держится; понабрали дураковъ, лодырей, пропойцъ -- вотъ и командуютъ: пятнадцать летъ изъ голодухи вылезть не можемъ. -- Изъ голодухи? Ты думаешь, городской рабочий не голодаетъ? А кто эту голодуху устроилъ? Саботируютъ, сволочи, скотъ режутъ, кулачье... -- Кулачье?... -- Усы Акульшина встали дыбомъ. -- Кулачье? Это кулачье-то Россию разорило? А? Кулачье, а не товарищи-то ваши съ револьверами и лагерями? Кулачье? Ахъ, ты, сукинъ ты сынъ, соплякъ. -- Акульшинъ запнулся, какъ бы не находя словъ для выражения своей ярости. -- Ахъ, ты, сукинъ сынъ, выдвиженецъ... Выдвиженца Пиголица вынести не смогъ. -- А вы, папаша, -- сказалъ онъ ледянымъ тономъ, -- если пришли греться, такъ грейтесь, а то за выдвиженца можно и по морде получить. Акульшинъ грузно поднялся съ табуретки. -- Это -- ты-то... по морде... -- и сделалъ шагъ впередъ. Вскочилъ и Пиголица. Въ лице Акульшина была неутолимая ненависть ко всякаго рода активистамъ, а въ Пиголице онъ не безъ некотораго основания чувствовалъ нечто активистское. Выдвиженецъ же окончательно вывелъ Пиголицу изъ его и безъ того весьма неустойчиваго нервнаго раздражения. Терминъ "выдвиженецъ" звучитъ въ неоффициальной России чемъ-то глубоко издевательскимъ и по убойности своей превосходитъ самый оглушительный матъ. Запахло дракой. Юра тоже вскочилъ. -- Да бросьте вы, ребята, -- началъ было онъ...
|