Но самымъ простымъ, самымъ привычнымъ способомъ, наиболее соответствующимъ инстинктамъ правящаго класса, былъ и остается все-таки грабежъ: раньше ограбимъ, а потомъ видно будетъ. Стали грабить. Взялись сначала за зубныхъ техниковъ, у которыхъ предполагались склады золотыхъ коронокъ, потомъ за зубныхъ врачей, потомъ за недорезанные остатки НЭПа, а потомъ за техъ врачей, у которыхъ предполагалась частная практика, потомъ за всехъ, у кого предполагались деньги, -- ибо при стремительномъ падении советскаго рубля каждый, кто зарабатывалъ деньги (есть и такия группы населения -- вотъ вроде меня), старались превратить пустопорожние советские дензнаки хоть во что-нибудь. Техника этого грабежа была поставлена такъ: зубной техникъ Шепшелевичъ получаетъ вежливенькое приглашение въ ГПУ. Является. Ему говорятъ -- вежливо и проникновенно: "Мы знаемъ, что у васъ есть золото и валюта. Вы ведь сознательный гражданинъ отечества трудящихся (конечно, сознательный, -- соглашается Шепшелевичъ -- какъ тутъ не согласишься?). Понимаете: гигантския цели пятилетки, строительство безклассоваго общества... Словомъ -- отдавайте по хорошему". Кое-кто отдавалъ. Техъ, кто не отдавалъ, приглашали во второй разъ -- менее вежливо и подъ конвоемъ. Сажали въ парилку {397} и холодилку и въ другия столь же уютныя приспособления -- пока человекъ или не отдавалъ, или не помиралъ. Пытокъ не было никакихъ. Просто были приспособлены специальныя камеры: то съ температурой ниже нуля, то съ температурой Сахары. Давали въ день полфунта хлеба, селедку и стаканъ воды. Жилплощадь камеръ была расчитана такъ, чтобы только половина заключенныхъ могла сидеть -- остальные должны были стоять. Но испанскихъ сапогъ не надевали и на дыбу не подвешивали. Обращались, какъ въ свое время формулировали суды инквизиции: по возможности мягко и безъ пролития крови... Въ Москве видывалъ я людей, которые были приглашены по хорошему и такъ, по хорошему, отдали все, что у нихъ было: крестильные крестики, царские полтинники, обручальныя кольца... Видалъ людей, которые, будучи однажды приглашены, бегали по знакомымъ, занимали по сотне, по две рублей, покупали кольца (въ томъ числе и въ государственныхъ магазинахъ) и сдавали ГПУ. Людей, которые были приглашены во второй разъ, я въ Москве не встречалъ ни разу: ихъ, видимо, не оставляютъ. Своей главной тяжестью это просвечивание ударило по еврейскому населению городовъ. ГПУ не безъ некотораго основания предполагало, что, если ужъ еврей зарабатывалъ деньги, то онъ ихъ не пропивалъ и въ дензнакахъ не держалъ -- следовательно, ежели его хорошенько подержать въ парилке, то какия-то ценности изъ него можно будетъ выжать. Люди осведомленные передавали мне, что въ 1931-1933 годахъ въ Москве ГПУ выжимало такимъ образомъ отъ тридцати до ста тысячъ долларовъ въ месяцъ... Въ связи съ этимъ можно бы провести некоторыя параллели съ финансовымъ хозяйствомъ средневековыхъ бароновъ и можно бы было поговорить о привиллегированномъ положении еврейства въ России, но не стоитъ... Фомко притащилъ въ мой кабинете старика еврея. У меня былъ свой кабинетъ. Начальникъ лагпункта поставилъ тамъ трехногий столъ и на дверяхъ приклеилъ собственноручно изготовленную надпись: "кабинетъ начальника спартакиады". И, подумавши, приписалъ снизу карандашемъ: "безъ доклада не входить". Я началъ обрастать подхалимажемъ... Поздоровались. Мой будущий завхозъ, съ трудомъ сгибая ноги, приселъ на табуретку. -- Простите, пожалуйста, вы никогда въ Минске не жили? -- Ну, такъ я же васъ помню... И вашего отца. И вы тамъ съ братьями еще на Кошарской площади въ футболъ играли. Ну, меня вы, вероятно, не помните, моя фамилия Данцигеръ16. 16 Вымышлена. Словомъ, разговорились. Отецъ моего завхоза имелъ въ Минске кожевенный заводъ съ 15-ю рабочими. Национализировали. Самъ Данцигеръ удралъ куда-то на Уралъ, работалъ въ какомъ-то кооперативе. Вынюхали "торговое происхождение" и выперли. Голодалъ. Пристроился къ какому-то кустарю выделывать кожи. Черезъ полгода и его кустаря посадили за "спекуляцию" -- скупку {398} кожъ дохлаго скота. Удралъ въ Новороссийскъ и пристроился тамъ грузчикомъ -- крепкий былъ мужикъ... На профсоюзной чистке (чистили и грузчиковъ) какой-то комсомольский компатриотъ выскочилъ: "такъ я же его знаю, такъ это же Данцигеръ, у его же отца громадный заводъ былъ". Выперли и посадили за "сокрытие классоваго происхождения". Отсиделъ... Когда сталъ укореняться НЭП, вкупе съ еще какими-то лишенными всехъ правъ человеческихъ устроили кооперативную артель "самый свободный трудъ" (такъ и называлась!). На самыхъ свободныхъ условияхъ проработали годъ: посадили всехъ за дачу взятки. -- Хотелъ бы я посмотреть, какъ это можно не дать взятки! У насъ договоръ съ военведомъ, мы ему сдаемъ поясные ремни.
|