И "нация, назначение которой еще в течение ряда поколений жить вне истории сейчас делает даже и немецкую историю. Делает очень плохо, но все-таки делает. Наша великая русская литература - за немногими исключениями - спровоцировала нас на революцию. Она же спровоцировала немцев на завоевание, В самом деле: почему же нет? "Тараканьи странствования", "бродячая монгольская кровь" (тоже горьковская формулировка), любовь к страданию, отсутствие государственной идеи, Обломовы и Каратаевы - пустое место. Природа же, как известно, не терпит пустоты. Немцы и поперли: на пустое место, указанное им русской общественной мыслью. Как и русские - в революционный рай, им тою же мыслью предуказанный. Я думаю, - точнее, я надеюсь, - что мы, русские, от философии излечились навсегда. Немцы, я боюсь, не смогут излечиться никогда. О своих безнадежных спорах с немецкой профессурой в Берлине 1938- 39 года я рассказываю в другом месте. Здесь же я хочу установить только один факт: немцы знали русскую литературу и немцы сделали из нее правильные выводы. Логически и политически неизбежные выводы. Если "с давних пор привыкли верить мы, что нам без немцев нет спасенья", если кроме лишних и босых людей, на востоке нет действительно ничего - то нужно же, наконец, этот восток как-то привести и порядок. Почти по Петру: "добрый анштальт завести". Анштальт кончился плохо. И - самое удивительное - не в первый ведь раз! Немецкая профессура - папа и мама всей остальной профессуры в мире, в самой яркой степени отражает основную гегелевскую точку зрения: "тем хуже для фактов". Я перечислял факты. Против каждого факта каждый профессор выдвигал цитату, - вот вроде горьковской. Цитата была правильна, неоспоримая и точна. Она не стоила ни копейки. Но она была "научной". Так в умах всей Германии, а вместе с ней, вероятно, и во всем остальном мире, русская литературная продукция создала заведомо облыжный образ России - и этот образ спровоцировал Германию на войну. Русская литературная продукция была художественным, но почти сплошным враньем. Сейчас в этом не может быть никаких со мнений. Советская комендатура на престоле немецкого "мирового духа", русская чрезвычайка на кафедре русского богоискательства, волжские немцы и крымские татары, высланные на север Сибири из бывшей "царской тюрьмы народов", "пролетарии всех стран", вырезывающие друг друга - пока что ДО предпоследнего, - все это ведь факты. Вопрос заключается в том: какими именно новыми цитатами будет прикрыта бесстыдная нагота этих бесспорных фактов? Русскую "душу" никто не изучал по ее конкретным поступкам, делам и деяниям. Ее изучали "по образ ам русской литературы". Если из этой литературы отбросить такую - совершенно уже вопиющую ерунду, как горьковские "тараканьи странствования", то остается все-таки, действительно, великая русская литература - литература Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова и, если уж хотите, то даже и Зощенки. Что-то ведь "отображал" и Зощенко. Вопрос только: что именно отображали все они - от Пушкина до Зощенко? Онегины, Маниловы, Обломовы, Безуховы и прочие птенцы прочих дворянских гнезд, - говоря чисто социологически. - были бездельниками и больше ничем. И, - говоря чисто прозаически, - бесились с жиру. Онегин от безделья ухлопал своего друга, Рудин от того же безделья готов был ухлопать полмира. Безухов и Манилов мечтали о всяких хороших вещах. Их внуки - Базаров и Верховенский - о менее хороших вещах. Но, тоже о воображаемых вещах. Потом пришло новое поколение: Чехов, Горький, Андреев. Они, вообще говоря , "боролись с мещанством", - тоже чисто воображаемым - ибо, если уж где в мире и было "мещанство", то меньше всего в России, где и "третьего-то сословия" почти не существовало и где "мелко-буржуазная психология" была выражена менее ярко, чем где бы то ни было в мире. Все это вместе взятое было окрашено в цвета преклонения перед Европой, перед, "страной святых чудес" - где, как это практически, на голом опыте собственной шкуры установила русская эмиграция, - не было никаких ни святых, ни чудес. Была одна сплошная сберкасса, которая, однако, сберегла мало. В соответствии с преклонением перед чудотворными святынями Европы трактовалась и греховодная российская жизнь. С фактическим положением вещей русская литература не стеснялась никак. Даже и Достоевский, который судорожно и болезненно старался показать, что и нас не следует "за псы держати", что и мы люди, - и тот каким-то странным образ ом проворонил факт существования тысячелетней империи, жертвы, во имя ее понесенные в течение одиннадцати веков и результаты, в течение тех же веков достигнутые. Достоевский рисует людей, каких я лично никогда в своей жизни не видал - и не слыхал, чтобы кто- нибудь видал, а Зощенко рисует советский быт, какого в реальности никогда не существовало. В первые годы советско-германской войны - немцы старательно переводили и издавали Зощенко: вот вам, посмотрите, какие наследники родились у лишних и босых людей! Я, как читателям, вероятно известно, никак не принадлежу к числу энтузиастов советского строительства.
|