После случайного, "в состоянии запальчивости и раздражения", убийства своего сына Грозный чуть с ума не сошел от горя. Петр преспокойно пел на панихиде замученного пытками и потом задушенного царевича Алексея: "присутствие духа", которое указывает даже и не на "нравственную неустойчивость", а просто на полное отсутствие всяких нравственных чувств вообще. Москва о нравственных чувствах все-таки напоминала и если грешила сама, то знала, что грешила и потом каялась - даже и в лице Грозного. Петр шел по пути полного морального нигилизма, и все его поведение по отношению к Церкви, к Руси и к Москве было по самому глубокому существу своему таким же хулиганским протестом против общественного порядка, каким является и всякое хулиганство вообще. Проглядев мотив хулиганства, историки проглядели исходный пункт тех петровских безобразий, из-за которых народ окрестил преобразователя Антихристом. Кокуй дал направление "преобразованиям". Оторвал их от их непосредственных технических целей, оторвал их от той почвы, для которой Москва , собственно, строилась, и повернул взор преобразователя на родину тех кокуйских дельцов, которые в трезвом, а еще более в пьяном виде не раз, конечно, хвастались перед Петром: "вот, де, у нас... не то, что в твоей неумытой Москве". На умытый - без бань - Запад и обратил свои взоры Петр... План преобразования, если вообще можно говорить о плане, был целиком взят с запада и так, как если бы до Петра в России не существовало вообще никакого общественного порядка, административного устройства и управительного аппарата, Я не буду описывать этих преобразований; я приведу только подытоживающие выводы Ключевского и других. О военной реформе я уже писал. Перейдем к административной. Результаты губернской реформы Ключевский характеризует так: "В губернской реформе законодательство Петра не обнаружило ни медленно обдуманной мысли, ни быстрой созидательной сметки. Всего меньше думали о благосостоянии населения... Губернских комиссаров, служивших лишь передатчиками в сношениях сената с губернаторами и совсем неповинных в денежных недосылках, били на правеже дважды в неделю"... (стр. 168). "Губернская реформа опустошила или расстроила центральное приказное управление... Создалось редкое по конструкции государство, состоявшее из восьми обширных сатрапий (подчеркнуто мной - И. С.), ничем не объединявшихся в столице, да и самой столицы не существовало: Москва перестала быть ею, Петербург еще не успел стать. Объединял области центр не географический, а личный и передвижной: блуждавший по радиусам и перифериям сам государь". Государь блуждал не только по радиусам и перифериям - он пропадал заграницей. П. Милюков делает весьма тщательный подсчет заграничным вояжам Петра, из этого подсчета выясняется, что в столицах Петр бывал только случайно, наездом или проездом. "Личный центр при тогдашних способах передвижения и связи отсутствовал почти вовсе. Губернская реформа разрушила старый аппарат, но нового собственно не создала. Наследием этой основной административной реформы жили и преемники Петра: "преобразовательные неудачи станут после Петра хроническим недугом нашей жизни. Правительственные ошибки, повторяясь, превратятся в технические навыки, в дурные привычки последующих правителей, - те и другие будут потом признаны священными заветами преобразователя" (Ключевский). Финансовая реформа разорила страну. Преобразованный правительственный аппарат разворовывал около двух третей поступавших средств. Петр же, опять по Ключевскому, "понимал народную экономию по-своему: чем больше колотить овец, тем больше шерсти должно дать овечье стадо". Положение "овечьего стада" дошло до того, что в Москве, например, уже не могли покупать соль - "многие ели без соли, цынжали и умирали". На обывателя и крестьянина была по выражению Ключевского - устроена "генеральная облава" и "можно только недоумевать, откуда только брались у крестьян деньги для таких платежей". В результате петровский наркомфин доносил преобразователю: "тех подушных денег по окладам собрать сполна никоим образом невозможно, а именно за всеконечной крестьянской скудостью и за сущею пустотой". "Это был - добавляет Ключевский - как бы посмертный аттестат, выданный Петру за его подушную подать главным финансовым управлением". Эту "всконечную скудость" можно было, конечно, объяснить и военными расходами. Но можно объяснить и иначе. Ключевский перечисляет кое-какие расходы хотя далеко не все: были опустошены леса Лифляндии и Эстляндии для стройки порта Ревеля, и миллионы бревен были брошены, был заброшен и проект стройки. "Ценное дубье для Балтийского флота - иное бревно ценилось в тогдашних рублей в сто - целыми горами валялось по берегам и островам Ладожского озера, потому что Петр блуждал в это время по Германии, Дании, Франции, устрояя мекленбургские дела". Были брошены "страшно дорогие" азовское и таганрогское сооружения, а число погибших в одном Таганроге рабочих исчисляли сотнями тысяч.
|