Ага? Такъ, такъ... Ну, хорошо. Пустимъ на прекращение. Да, здесь. Здесь, у меня въ кабинете, -- Гольманъ протягиваетъ мне трубку. {299} -- Вы, оказывается, здесь, -- слышу голосъ Якименки. -- А сынъ вашъ? Великолепно! Где работаете? Я сказалъ, что вотъ собираюсь устраиваться по старой специальности -- по спорту... -- Ага, ну, желаю вамъ успеха. Если что-нибудь будетъ нужно -- обращайтесь ко мне. И тонъ, и предложения Якименки оставляютъ во мне недоумение. Я такъ былъ уверенъ, что Якименки знаетъ всю историю съ бамовскими списками и что мне было бы лучше ему и на глаза не показываться -- и вотъ... -- Значитъ, вопросъ урегулированъ. Очень радъ. Я знаю, что вы можете работать, если захотите. Но, тов. Солоневичъ, никакихъ прений! Абсолютная дисциплина! -- Мне сейчасъ не до прений. -- Давно бы такъ -- не сидели бы здесь. Сейчасъ я занесу Радецкому для подписи бумажку насчетъ васъ. Посидите въ приемной, подождите... ...Я сижу въ приемной. Здесь -- центръ ББКовскаго ГПУ. Изъ кабинетовъ выходятъ и входятъ какия-то личности пинкертоновскаго типа... Тащатъ какихъ-то арестованныхъ. Рядомъ со мною, подъ охраной двухъ оперативниковъ, сидитъ какой-то старикъ, судя по внешнему виду -- священникъ. Онъ прямо, не мигая, смотритъ куда-то вдаль, за стенки третьяго отдела, и какъ будто подсчитываетъ оставшиеся ему дни его земной жизни... Напротивъ -- какой-то неопределеннаго вида парень съ лицомъ изможденнымъ до полнаго сходства съ лицомъ скелета... Какая-то женщина беззвучно плачетъ, уткнувшись лицомъ въ свои колени... Это, видимо, люди, ждущие разстрела, -- мелкоту сюда не вызываютъ... Меня охватываетъ чувство какого-то гнуснаго, липкаго отвращения -- въ томъ числе и къ самому себе: почему я здесь сижу не въ качестве арестованнаго, хотя и я ведь заключенный... Нетъ, нужно выкарабкиваться и бежать, бежать, бежать... Приходитъ Гольманъ съ бумажкой въ руке. -- Вотъ это -- для перевода васъ на первый лагпунктъ и прочее, подписано Радецкимъ... -- Гольманъ недоуменно и какъ будто чуть чуть недовольно пожимаетъ плечами... -- Радецкий вызываетъ васъ къ себе съ сыномъ... Какъ будто онъ васъ знаетъ... Завтра въ девять утра... О Радецкомъ я не знаю решительно ничего, кроме того, что онъ, такъ сказать, Дзержинский или Ягода -- въ карельскомъ и ББКовскомъ масштабе. Какого чорта ему отъ меня нужно? Да еще и съ Юрой? Опять въ голову лезутъ десятки безпокойныхъ вопросовъ... ПРОЩАНЬЕ СЪ НАЧАЛЬНИКОМЪ ТРЕТЬЯГО ЛАГПУНКТА Вечеромъ ко мне подходитъ начальникъ колонны: -- Солоневичъ старший, къ начальнику лагпункта. Видъ у начальника колонны мрачно-угрожающий: вотъ теперь-то ты насчетъ загибовъ не поговоришь... Начальникъ {300} лагпункта смотритъ совсемъ уже -- правда, этакимъ низовымъ, "волостного масштаба" -- инквизиторомъ. -- Ну-съ, гражданинъ Солоневичъ, -- начинаетъ онъ леденящимъ душу тономъ, -- потрудитесь-ка вы разъяснить намъ всю эту хреновину. На столе у него -- целая кипа моихъ пресловутыхъ требований... А у меня въ кармане -- бумажка за подписью Радецкаго. -- Загибчики все разъяснялъ, -- хихикаетъ начальникъ колонны. У обоихъ -- удовлетворенно сладострастный видъ: вотъ, дескать, поймали интеллигента, вотъ мы его сейчасъ... Во мне подымается острая режущая злоба, злоба на всю эту стародубцевскую сволочь. Ахъ, такъ думаете, что поймали? Ну, мы еще посмотримъ, кто -- кого. -- Какую хреновину? -- спрашиваю я спокойнымъ тономъ. -- Ахъ, это? Съ требованиями?... Это меня никакъ не интересуетъ. -- Что вы тутъ мне дурака валяете, -- вдругъ заоралъ начальникъ колонны. -- Я васъ, мать вашу... Я протягиваю къ лицу начальника колонны лагпункта свой кулакъ: -- А вы это видали? Я вамъ такой матъ покажу, что вы и на Лесной Речке не очухаетесь. По тупой роже начальника, какъ тени по экрану, мелькаетъ ощущение, что если некто поднесъ ему кулакъ къ носу, значитъ, у этого некто есть какия-то основания не бояться, мелькаетъ ярость, оскорбленное самолюбие и -- многое мелькаетъ: совершенно то же, что въ свое время мелькало на лице Стародубцева. -- Я вообще съ вами разговаривать не желаю, -- отрезываю я. -- Будьте добры заготовить мне на завтра препроводительную бумажку на первый лагпунктъ. Я протягиваю начальнику лагпункта бумажку, на которой надъ жирнымъ краснымъ росчеркомъ Радецкаго значится: "Такого-то и такого-то немедленно откомандировать въ непосредственное распоряжение третьяго отдела. Начальнику перваго лагпункта предписывается обезпечить указанныхъ"... Начальнику перваго лагпункта предписывается , а у начальника третьяго лагпункта глаза на лобъ лезутъ. "Въ непосредственное распоряжение третьяго отдела!" Значитъ -- какой-то временно опальный и крупной марки чекистъ. И сиделъ-то онъ не иначе, какъ съ какимъ-нибудь "совершенно секретнымъ предписаниемъ"...
|