По лагерю они ходятъ только патрулями -- чуть отобьется кто-нибудь, ему сейчасъ же или голову камнемъ проломаютъ, или ножомъ кишки выпустятъ. Недели две тому назадъ одинъ изъ самоохранниковъ Ченикала исчезъ, и его нашли повешеннымъ. Убийцъ такъ и не доискались. Отрядъ Ченикала, взятый въ целомъ, теряетъ такимъ образомъ пять-шесть человекъ въ месяцъ. Обходимъ бараки -- тесные, грязные, вшивые. Колония была расчитана на две тысячи -- сейчасъ уже больше четырехъ тысячъ, а лениградское ГПУ все шлетъ и шлетъ новыя "подкрепления". Сегодня ждутъ новую партию, человекъ въ 250. Ченикалъ озабоченъ вопросомъ, куда ихъ деть. Нары въ баракахъ -- въ два этажа. Придется надстроить третий -- тогда въ баракахъ окончательно нечемъ будетъ дышать. Завклубъ былъ правъ: ребятамъ, действительно, делать совершенно нечего. Они целыми днями режутся въ свои азартныя игры и, такъ какъ проигрывать, кроме "птюшекъ", нечего, то они ихъ и проигрываютъ, а проигравъ "наличность", режутся дальше въ "кредитъ", на будущия "птюшки". А когда "птюшка" проиграна на две три недели впередъ и есть, кроме того пойла, что даютъ въ столовой, нечего -- ребята бегутъ. -- Да куда же здесь бежать? Бегутъ, оказывается, весьма разнообразными путями. Переплываютъ черезъ каналъ и выходятъ на Мурманскую железную дорогу -- тамъ ихъ ловитъ железнодорожный Вохръ. Ловитъ, впрочемъ, немного -- меньше половины. Другая половина не то ухитряется пробраться на югъ, не то гибнетъ въ болотахъ. Кое-кто пытается идти на востокъ, на Вологду -- о ихъ судьбахъ Ченикалъ не знаетъ ничего. Въ конце зимы группа человекъ въ тридцать пыталась пробраться на югъ по льду Онежскаго озера. Буря оторвала кусокъ льда, на которомъ находились беглецы, ребята больше недели провели на пловучей и начинающей таять льдине. Восемь человекъ утонуло, одного съели товарищи, остальныхъ спасли рыбаки. Ченикалъ таскаетъ съ собой мешочекъ съ содой -- почти все ребята страдаютъ не то изжогой, не то катарромъ: ББКовской пищи не выдерживаютъ даже безпризорные желудки, а они-то ужъ видали виды. Сода играетъ, такъ сказать, поощрительно-воспитательную роль: за хорошее поведение соду даютъ, за плохое -- не даютъ. Соды, впрочемъ, такъ же мало, какъ и хорошаго {412} поведения. Ребята крутятся около Ченикала, делаютъ страдальческая лица, хватаются за животы и скулятъ. Вследъ намъ несется изысканный матъ техъ, кому въ соде было отказано... Житье Ченикала -- тоже не маслянница. Съ одной стороны -- административные восторги Видемана, съ другой -- ножъ безпризорниковъ, съ третьей -- ни дня, ни ночи отдыха: въ баракахъ то и дело вспыхиваютъ то кровавыя потасовки, то безсмысленные истерические бунты. "Кое-когда и разстреливать приходится", конфиденциально сообщаетъ Ченикалъ . Особенно тяжело было въ конце зимы -- въ начале весны, когда отъ цынги въ одинъ месяцъ вымерло около семисотъ человекъ, а остальные "на стенку лезли -- все равно помирать". "А почему же не организовали ни школъ, ни мастерскихъ?" "Да все прорабатывается этотъ вопросъ". "Сколько же времени онъ прорабатывается? "Да вотъ, какъ колонию основали -- года два"... Отъ разсказовъ Ченикала, отъ барачной вони, отъ вида ребятъ, кучами сидящихъ на нарахъ и щелкающихъ вшей -- становится тошно. Въ лагерной черте решительно ничего физкультурнаго организовать нельзя: нетъ буквально ни одного метра не заваленной камнями площади. Я отправляюсь на разведку вокругъ лагеря -- нетъ ли поблизости чего-нибудь подходящаго для спортивной площадки. Лагерь прочно оплетенъ колючей проволокой. У выхода стоитъ патруль изъ трехъ вохровцевъ и трехъ "самоохранниковъ" -- это вамъ не Болшево и даже не Медгора. Патруль спрашиваетъ у меня пропускъ. Я показываю свое командировочное удостоверение. Патрульныхъ оно не устраиваетъ: нужно вернуться въ штабъ и тамъ взять специальный разовый пропускъ. Отъ этого я отказываюсь категорически: у меня центральная ББКовская командировка по всему лагерю, и плевать я хотелъ на всякие здешние пропуска. И прохожу мимо. "Будемъ стрелять". "А ну, попробуйте". Стрелять они, конечно, не стали бы ни въ какомъ случае, а вохру надо было приучать. Принимая во внимание товарища Видемана, какъ бы не пришлось мне драпать отсюда не только безъ пропуска и безъ оглядки, а даже и безъ рюкзака... СТРОИТЕЛЬСТВО Лесъ и камень. Камень и болото... Но въ верстахъ трехъ у дороги на северъ я нахожу небольшую площадку, изъ которой что-то можно сделать: выкорчевать десятка четыре пней, кое-что подравнять -- если не въ футболъ, то въ баскетъ-болъ играть будетъ можно. Съ этимъ открытиемъ я и возвращаюсь въ лагерь. Вохра смотритъ на меня почтительно... Иду къ Видеману. -- Ахъ, такъ это вы? -- не очень ободряющимъ тономъ встречаетъ меня Видеманъ и смотритъ на меня испытующе: что я собственно такое и следуетъ ли ему административно зарычать или лучше будетъ корректно вильнуть хвостомъ.
|