Гольманъ все-таки понималъ, что очень ужъ прижимать меня -- не слишкомъ рентабильное предприятие. Но мало ли какъ могло прорваться это чувство... О футбольно-террористическихъ спискахъ ни я, ни Гольманъ не сказали ни слова... {342} БЕСеДА СЪ ТОВАРИЩЕМЪ КОРЗУНОМЪ Культурно-воспитательный отделъ ББК былъ здесь темъ же, чемъ на воле являются культурно-просветательные отделы профсоюзовъ. По корридорамъ КВО съ необычайно деловымъ видомъ околачивались всякие бибработники, музработники, агитпропработники -- околачивался и я, и съ темъ же деловымъ видомъ: делать что-нибудь другое еще, было решительно нечего. Во время одной изъ такихъ деловыхъ прогулокъ изъ комнаты въ комнату КВО меня въ корридоре перехватилъ Корзунъ. -- Ага, тов. Солоневичъ... Что такое я хотелъ съ вами поговорить... Вотъ и забылъ, чортъ возьми... Ну, зайдемте ко мне, я вспомню. Зашли. Уселись. Кабинетъ Корзуна былъ увешанъ фотографическими снимками, иллюстрирующими героизмъ строительства Беломорско-Балтийскаго канала, висели фотографии особо перековавшихся ударниковъ, и въ числе оныхъ -- красовался снимокъ торжественнаго момента: на сцене клуба тов. Корзунъ навешиваетъ ордена Белморстроя "лучшимъ изъ лучшихъ", темъ самымъ, которые после торжества отправились въ Торгсинъ -- выпить, закусить и разжиться валютой... Я отвелъ глаза отъ фотографии -- встретился съ иронически-добродушнымъ взглядомъ Корзуна -- видимо, о моемъ давешнемъ совете Смирнову онъ зналъ. -- У васъ, кажется, основательный стажъ въ области культработы. Я ответилъ. -- Но вы едва-ли знаете, въ чемъ заключается принципиальная разница между культработой на воле и здесь. -- Думаю, что принципиальной -- никакой. -- Нетъ, есть и принципиальная. На воле культработа должна поднять сознательность средняго трудящагося до уровня сознательности коммуниста. Здесь мы должны поднять социальные инстинкты, -- Корзунъ поднялъ палецъ, -- понимаете: социальные трудовые инстинкты деклассированной и контръ-революционной части населения -- до средняго советскаго уровня. -- Гмъ, -- сказалъ я. -- Перековка? Корзунъ посмотрелъ на меня какъ-то искоса. -- Всехъ перековать -- мы не можемъ. Но техъ, кого мы перековать не можемъ, -- мы уничтожаемъ... Утверждение Корзуна было форменнымъ вздоромъ: лагерь не "перековывалъ" никого, но даже и лагерь не былъ въ состоянии "уничтожить" миллионы неперекованныхъ... -- Боюсь, что для проведения въ жизнь этой программы пришлось бы создать очень мощный, такъ сказать, механизированный аппаратъ уничтожения. -- Ну, такъ что-жъ? -- Взглядъ у Корзуна былъ ясный, открытый и интеллигентный... Передъ этимъ "ну, что-жъ" -- я замялся. Корзунъ посмотрелъ на меня не безъ соболезнования. {343} -- А вы помните Сталинскую фразу о тараканахъ? -- спросилъ онъ... Эту фразу я помнилъ: забыть ее -- трудно. Изъ всего того, что было сказано о революции ея вождями, более гнуснаго, чемъ эта фраза, не было сказано ничего. Той части партии, которая въ ужасе остановилась передъ неисчислимостью труповъ, наваленныхъ на путяхъ коллективизации, передъ страданиями и гневомъ народа, -- Сталинъ бросилъ презрительный упрекъ: таракановъ испугались. Для него "трудящиеся" были только тараканами. Выморить ихъ миллиономъ больше, миллиономъ меньше -- не все ли равно. Я сжалъ зубы и отъ всякихъ комментариевъ воздержался, ибо единственный подходящий къ этому случаю комментарий -- это висели ца. Въ моемъ распоряжении ея не было... -- Да, -- продолжалъ Корзунъ, -- вотъ поэтому-то Сталинъ и вождь, что онъ человекъ абсолютной смелости. Онъ ни передъ чемъ не остановится. Если для интересовъ революции потребуется, чтобы онъ пошелъ целовать туфлю римскаго папы, -- онъ пойдетъ. Что онъ действительно пойдетъ -- въ этомъ, конечно, не было никакого сомнения. Я снова, какъ это часто бывало въ разговорахъ съ коммунистами, почувствовалъ себя во власти спокойной, уверенной, очень умной и безпримерно наглой силы. Настолько большой, что она даже и не даетъ себе труда скрывать свою наглость... Весь нынешний разговоръ былъ нелепъ, ненуженъ, а можетъ быть, и опасенъ... -- Простите, тов. Корзунъ, мне не хотелось бы разрабатывать эту тему, въ особенности здесь, когда я самъ, нахожусь въ положении таракана. -- Ну, нетъ, вы -- не въ положении таракана. Вы ведь и сами это прекрасно понимаете... Но вы должны понять, что мы вынуждены къ безпощадности... И въ сущности -- вне зависимости личной вины техъ, кого мы уничтожаемъ. Разве, напримеръ, есть какая-нибудь личная вина въ нашихъ безпризорникахъ -- а вотъ... Ахъ, чортъ, наконецъ, вспомнилъ.... Я васъ по поводу безпризорниковъ и искалъ. Вы знаете о нашей колонии на Водоразделе. Мы тамъ организуемъ второе Болшево.
|