Польша, кроме рабов и земли, систематически посягала даже и на религию России, чего опять-таки не делали ни Кончак, ни Батый. Эта объективно данная обстановка, более или менее, автоматически приводила к централизации и концентрации власти. И Киевская Русь держалась до той поры, пока существовала центральная и сильная княжеская власть. С распадом этой власти - погиб и Киев. Попробуем перевести эту объективно данную обстановку на язык современной политической демократии. И, проще и нагляднее всего, - на язык сегодняшней политической "машины" САСШ. Итак: князю в Киеве, Царю - в Москве или Императору в Петербурге докладывают: половцы в Лубнах, татары - на Уче, поляки - в Смоленске, шведы - под Полтавой, Наполеон - в Москве и т. д. Князь, Царь или Император созывает верхнюю и нижнюю палату парламента. В обеих палатах начинаются прения - о политике, о войне и кредитах, и о прочем в этом роде. Создаются согласительные комиссии. Самые предприимчивые люди страны снабжают половцев, поляков, шведов и прочих, русским оружием, зарабатывая на этом пятьсот процентов. Адмиралы восстают против генералов, генералы восстают против центральной власти, центральная власть зависит от голосующего "человека с улицы". Человек с улицы одурманен устными или письменными сенсациями, на человека с улицы давит "общественное мнение", формируемой - черт его знает кем. И теми же половцами (пятая колона), и налогоплательщиками, и спекулянтами. Квакеры говорят о половецких достижениях, генералы планируют истребление порабощенных половцами племен - и пока все это демократически происходит, - врываются половцы и сажают всех на кол. Прения прекращены. Нечто очень близкое к этой утопической картине произошло ведь и с нашим недоношенным парламентом. Он начал свою жизнь яростной атакой на центральную власть. Кое-как он был разогнан. Он тормозил вооружение страны. И в самый переломный момент войны центральной властью стал сам. Разрешил въезд в Россию половецкой пятой 'колонне, предложил половцам и печенегам мир без аннексий и контрибуций, развалил армию и страну, и спасся под крылышко очередной демократии, откуда предпринял свой очередной поход на государственное бытие России. Следовательно: парламентские способы обсуждения вопросов жизни и смерти страны и нации - для России были технически невозможны - как во время Владимира Святого, так и во время Николая Александровича. И с другой стороны, когда дело шло о вопросах канализации во всем ее разнообразии, то киевская, московская и отчасти даже и петербургская Россия действовали чисто парламентарными способами: можно поговорить, время есть... Ниже я привожу трогательное повествование проф. Кизеветтера о том, как именно московский "Союз Городов" обсуждал петровский проект нового городового положения: совершенно парламентарные методы. Повествование проф. Кизеветтера я называю трогательным потому, что оно появилось только в эмиграции - только после того, как замешанная, заквашенная и испеченная нашей профессурой революция оказалась совершенно несъедобной. Пока дело шло о ее выпечке - профессора о прошлом нашей страны нам не сказали ничего толкового. Таким образом, организационные принципы русской государственности, - от Олега до Николая Второго, - вопрос о жизни и смерти предоставляли компетенции самодержавия. И вопросы канализации - компетенции самоуправления. Эта система продолжалась одиннадцать веков. В сущности, те же одиннадцать веков продержалась и система обороны: дальневосточная армия Блюхера только повторила основные принципы позднего казачества и ранних "валов" и "засек". Дальневосточная армия считалась лучшей из советских армий. Во Вторую мировую войну нечто вроде этого попытались организовать немцы с их "вербауэрами", - вооруженным крестьянством, - которое должно было "на востоке" сыграть роль германского казачества. Ничего не вышло. Киевская Русь интересна не как театр военных и политических действий между Ростиславовичами и Мстиславовичами, - хотя были и эти действия. Она интересна, как эмбрион русской государственности. В этом эмбрионе оказались заложенными все те принципы, на которых эта государственность стояла и будет стоять: уживчивость, организованность, упорство, боеспособность и умение подчинять личные интересы интересам целого. Илья Эренбург в 1941 году почти буквально повторил летописные афоризмы Святополка о "чести русского имени". Вячеслав Молотов в 1939 году повторил политические требования Олега. Русская общественность при Владимире Мономахе так же протестовала против попыток пересадить к нам из Византии смертную казнь, как она протестовала при Ленине-Сталине. Православие было принято Русью прочно и окончательно: без религиозных войн, без инквизиции, почти без ересей и почти без всяких попыток заменить ее чем-либо иным. РУССКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ Я, конечно, русский империалист. Как и почти все остальные русские люди. Когда я в первый раз публично признался в этой национальной слабости, сконфузился даже кое-кто из читателей тогдашнего "Голоса России": ах, как же так, ах, нельзя же так, ах, на нас обидятся все остальные...
|