Юра помялся, помялся и сказалъ: -- Что же это вы, товарищъ, намъ такъ мало поставили? Все ставили по сто тридцать пять, чего ужъ вамъ попадать въ отстающие? Заведующий съ колеблющимся выражениемъ въ обалделомъ и замороченномъ лице посмотрелъ на наши фигуры и сказалъ: -- Пожалуй, не поверятъ, сволочи. -- Поверятъ, -- убежденно сказалъ я. -- Уже одинъ случай былъ, нашъ статистикъ заелъ, сказалъ, что въ его колонне сроду такой выработки не было. -- Ну? -- съ интересомъ переспросилъ заведующий. -- Я ему далъ мускулы пощупать. -- Пощупалъ? -- Пощупалъ. Заведующий осмотрелъ насъ оценивающимъ взоромъ. -- Ну, ежели такъ, давайте вамъ переправлю. А то бываетъ такъ: и хочешь человеку, ну, хоть сто процентовъ поставить, а въ немъ еле душа держится, кто-жъ поверитъ. Такому, можетъ, больше, чемъ вамъ, поставить нужно бы. А поставишь -- потомъ устроятъ проверку -- и поминай, какъ звали. ___ Жизнь шла такъ: насъ будили въ половине шестого утра, мы завтракали неизменной ячменной кашей, и бригады шли въ {262} Медвежью Гору. Работали по десять часовъ, но такъ какъ въ Советской России оффициально существуетъ восьмичасовый рабочий день, то во всехъ решительно документахъ, справкахъ и сведенияхъ ставилось: отработано часовъ -- 8. Возвращались домой около семи, какъ говорится, безъ рукъ и безъ ногъ. Затемъ нужно было стать въ очередь къ статистику, обменять у него рабочия сведения на талоны на хлебъ и на обедъ, потомъ стать въ очередь за хлебомъ, потомъ стать въ очередь за обедомъ. Пообедавъ, мы заваливались спать, тесно прижавшись другъ къ другу, накрывшись всемъ, что у насъ было, и засыпали, какъ убитые, безъ всякихъ сновъ. Кстати, о снахъ. Чернавины разсказывали мне, что уже здесь, заграницей, ихъ долго терзали мучительные кошмары бегства и преследования. У насъ всехъ трехъ тоже есть свои кошмары -- до сихъ поръ. Но они почему-то носятъ иной, тоже какой-то стандартизированный, характеръ. Все снится, что я снова въ Москве и что снова нужно бежать. Бежать, конечно, нужно -- это аксиома. Но какъ это я сюда опять попалъ? Ведь вотъ былъ же уже заграницей, неправдоподобная жизнь на свободе ведь уже была реальностью и, какъ часто бываетъ въ снахъ, какъ-то понимаешь, что это -- только сонъ, что уже не первую ночь наседаетъ на душу этотъ угнетающий кошмаръ, кошмаръ возвращения къ советской жизни. И иногда просыпаюсь отъ того, что Юра и Борисъ стоятъ надъ кроватью и будятъ меня. Но въ Медгоре сновъ не было. Какой бы холодъ ни стоялъ въ бараке, какъ бы ни выла полярная вьюга за его тонкими и дырявыми стенками, часы сна проходили, какъ мгновение. За свои сто тридцать пять процентовъ выработки мы все-таки старались изо всехъ своихъ силъ. По многимъ причинамъ. Главное, можетъ, потому, чтобы не показать барскаго отношения къ физическому труду. Было очень трудно первые дни. Но килограммъ съ лишнимъ хлеба и кое-что изъ посылокъ, которыя здесь, въ лагерной столице, совсемъ не разворовывались, съ каждымъ днемъ вливали новыя силы въ наши одряблевшия было мышцы. Пяти-шестичасовая работа съ полупудовымъ ломомъ была великолепной тренировкой. Въ обязательной еженедельной бане я съ чувствомъ великаго удовлетворения ощупывалъ свои и Юрочкины мускулы и съ еще большимъ удовлетворениемъ отмечалъ, что порохъ въ пороховницахъ -- еще есть. Мы оба считали, что мы устроились почти идеально: лучшаго и не придумаешь. Вопросъ шелъ только о томъ, какъ бы намъ на этой почти идеальной позиции удержаться возможно дольше. Какъ я уже говорилъ, третий лагпунктъ былъ только пересыльнымъ лагпунктомъ, и на задержку здесь расчитывать не приходилось. Какъ всегда и везде въ Советской России, приходилось изворачиваться. ИЗВЕРНУЛИСЬ Наши работы имели еще и то преимущество, что у меня была возможность въ любое время прервать ихъ и пойти околачиваться по своимъ личнымъ деламъ. {263} Я пошелъ въ УРО -- учетно распределительный отделъ лагеря. Тамъ у меня были кое-какие знакомые изъ той полусотни "специалистовъ учетно-распределительной работы", которыхъ Якименко привезъ въ Подпорожье въ дни бамовской эпопеи. Я толкнулся къ нимъ. Объ устройстве въ Медгоре нечего было и думать: медгорския учреждения переживали периодъ жесточайшаго сокращения. Я прибегнулъ къ путанному и, въ сущности, нехитрому трюку: отъ несколькихъ отделовъ УРО я получилъ рядъ взаимноисключающихъ другъ друга требовании на меня и на Юру въ разныя отделения, перепуталъ наши имена, возрасты и специальности и потомъ лицемерно помогалъ нарядчику въ УРЧе перваго отделения разобраться въ полученныхъ имъ на насъ требованияхъ: разобраться въ нихъ вообще было невозможно. Я выразилъ нарядчику свое глубокое и искреннее соболезнование. -- Вотъ, сукины дети, сидятъ тамъ, путаютъ, а потомъ на насъ ведь все свалятъ. Нарядчикъ, конечно, понималъ: свалятъ именно на него, на кого же больше? Онъ свирепо собралъ пачку нашихъ требований и засунулъ ихъ подъ самый низъ огромной бумажной кучи, украшавшей его хромой, досчатый столъ. -- Такъ ну ихъ всехъ къ чортовой матери.
|