Дождь уничтожилъ запахъ моего следа, и теперь я уже не боялся погони изъ города или лесозаготовительнаго пункта. Этотъ дождикъ порвалъ последнюю нитку моей связи со старымъ миромъ. Теперь я былъ заброшенъ совсемъ одинъ въ дебри тайги и болотъ и предоставленъ только своимъ силамъ и своему счастью... "Теоретически" плохо было мне спать въ эту ночь: дождевыя капли монотонно барабанили по моему плащу, пробираясь сквозь ветки ели, снизу просачивалась влага почвы, въ бокъ {502} кололи всякие сучки и шишки -- костра я, конечно, не решался разводить. Но вопреки всему этому спалъ я превосходно. Первый сонъ на свободе -- это ли не лучшее условие для крепкаго сна? Часа черезъ 3-4 стало разсветать и, несмотря на дождь, я бодро выступилъ въ походъ. Тяжелый, набухший плащъ, оттягивающая плечи сумка, мокрая одежда, насосавшиеся влаги сапоги -- все это отнюдь не делало уютной моей прогулки, но, несмотря на все это, километры откладывались за спиной вполне успешно. НА ВОЛОСОКЪ ОТЪ ОБИДНОЙ ГИБЕЛИ. Днемъ впереди меня развернулось широкое -- въ полкилометра и длинное, безъ конца, болото. Дождь прекратился, проглянуло солнышко, и высокая зеленая трава болота заискрилась въ лучахъ солнца миллионами разноцветныхъ капель. Отъ солнечной теплоты дали стали закрываться белой дымкой испарений, и я смело, не боясь быть увиденнымъ, сталъ пересекать это болото. Ноги увязали чуть ли не по колено. При ихъ вытаскивании болото фыркало, чавкало и свистело, словно смеялось надъ моими усилиями. Идти было очень трудно. Потъ градомъ катился съ лица и заливалъ очки. Платье все давно было мокро, и мускулы ногъ начинали тупо ныть отъ усталости. Скоро появились кочки -- идти стало легче. Кочки пружинили подъ ногами, но все-таки давали какую-то опору. Скоро глаза научились по цвету узнавать наиболее прочныя кочки и, только изредка спотыкаясь, я успешно шелъ впередъ. Уже более половины болота было пройдено, когда почва приняла другой характеръ. Заблестели небольшия водныя пространства, окруженныя желтыми болотными цветами, и зеленый коверъ подъ моими ногами сталъ колебаться. Болото превращалось въ трясину. Стараясь нащупать палкой наиболее твердыя места съ более темнымъ цветомъ травы, я пытался продолжать продвигаться впередъ, какъ вдругъ моя левая нога, прорвавъ верхнюю растительную пленку болота, сразу ушла въ трясину выше колена. Я пошатнулся и -- о, ужасъ! -- и другая нога стала уходить въ глубину болота... Подъ обеими ногами перестала ощущаться сколько-нибудь твердая почва. Оне были схвачены словно какимъ-то невидимымъ мягкимъ капканомъ, и непонятная зловещая сила потянула меня вглубь медленно и неумолимо... Я сразу понялъ трагичность своего положения. Конечно, звать на помощь въ этомъ безлюдномъ болоте было безполезно. Да и помощь все равно не успела-бы: болото ведь не ждетъ, а торжествующе засасываетъ свою жертву... Боже мой! Но неужели гибнуть такъ безславно, такъ тоскливо? Неужели сияющее солнце и искрящиеся зеленые луга будутъ равнодушно смотреть на то, какъ коричневая жижа болота поднимется до груди, до лица, зальетъ глаза... Б-рррръ... Почему-то не такъ страшно, какъ безмерно обидно стало при мысли о такой смерти... {503} Эти мысли мелькнули въ голове съ быстротой электрической искры. Не успела моя правая нога уйти въ болото до средины бедра, какъ я рванулся впередъ, распласталъ руки и легъ всемъ туловищемъ на поверхность болота... Струйки холодной зеленой воды потекли за ухо, за воротникъ, въ рукава. Спинная сумка была приторочена со всей скаутской опытностью, и, отстегнувъ только одинъ крючокъ, я черезъ голову сбросилъ впередъ эту лишнюю тяжесть. Распределивъ весъ тела на большую поверхность, я этимъ облегчилъ давление своей тяжести на ноги и черезъ полъ минуты съ облегчениемъ почувствовалъ, что дальнейшее засасывание прекратилось. Упоръ всего тела и рукъ на травянистую поверхность болота преодолелъ силу засасывания, но отъ этой неустойчивой стабильности до спасения было еще далеко. Удержитъ ли коверъ изъ корней растений давление моего туловища, когда я буду вытаскивать ноги, или оборвется вместе съ последними надеждами на спасение?.. Зная, что чемъ отчаянней будутъ рывки и движения -- темъ ближе будетъ гибель, я медленно и постепенно, анализируя каждый трепетъ и колебание спасительной корочки, отделявшей меня отъ жадной болотной массы, сталъ выручать ноги изъ капкана. Сантиметръ за сантиметромъ, осторожно и плавно я вытаскивалъ свои ноги изъ трясины, и минутъ черезъ десять, показавшихся мне целымъ столетиемъ, я могъ, наконецъ, распластать ихъ, какъ и руки, въ стороны. Изъ окна, проделаннаго моими ногами въ зеленомъ ковре болота, широкой струей съ противнымъ фырканьемъ и пузырьками выливалась на зеленую траву коричневая жижа трясины, словно стараясь не выпустить меня изъ своей власти. Отплюнувшись отъ этой жижицы, залившей мне лицо, я поползъ обратно, не решаясь сразу встать на ноги.
|