Забубенный блескъ исчезаетъ изъ глазъ Гендельмана. -- Да, вотъ это плохо. Это ужъ не повезло. -- Гендельманъ оглядывается кругомъ и переходитъ на немецкий языкъ: -- Вы ведь все равно сбежите? -- До сихъ поръ мы считали это само собою разумеющимся. Но вотъ теперь эта история съ отправкой сына. А ну-ка, З. Я., мобилизуйте вашу "юдише копфъ" и что-нибудь изобретите. Гендельманъ запускаетъ пальцы въ бороду и осматриваетъ вагоны, проволоку, ельникъ, снегъ, какъ будто отыскивая тамъ какое-то решение. -- А попробовали бы вы подъехать къ БАМовской комиссии. -- Думалъ и объ этомъ. Безнадежно. -- Можетъ быть, не совсемъ. Видите ли, председателемъ этой комиссии торчитъ некто Чекалинъ, я его по Вишерскому лагерю знаю. Во-первыхъ, онъ коммунистъ съ дореволюционнымъ стажемъ и, во-вторыхъ, человекъ онъ очень неглупый. Неглупый коммунистъ и съ такимъ стажемъ, если онъ до сихъ поръ не сделалъ карьеры -- а разве это карьера? -- это значитъ, что онъ человекъ лично порядочный и что, въ качестве порядочнаго человека, онъ рано или поздно сядетъ. Онъ, конечно, понимаетъ это и самъ. Словомъ, тутъ есть кое-какия психологическия возможности. Идея -- довольно неожиданная. Но какия тутъ могутъ быть психологическия возможности, въ этомъ сумасшедшемъ доме? Чекалинъ, колючий, нервный, судорожный, замотанный, полусумасшедший отъ вечной грызни съ Якименкой? -- А то попробуйте увязаться съ нами. Нашъ эшелонъ пойдетъ, вероятно, завтра. Или, на крайний случай, пристройте вашего сына сюда. Тутъ онъ у насъ не пропадетъ! Я посылки получалъ, еда у меня на дорогу более или менее есть. А? Подумайте. Я крепко пожалъ Гендельману руку, но его предложение меня не устраивало. -- Ну, а теперь -- "докладывайте" вы! Гендельманъ былъ по образованию инженеромъ, а по профессии -- инструкторомъ спорта. Это -- довольно обычное въ советской России явление: у инженера несколько больше денегъ, огромная ответственность (конечно, передъ ГПУ) по линии вредительства, безхозяйственности, невыполнении директивъ и плановъ, и по многимъ другимъ линиямъ и, конечно, -- никакого житья. У инструктора физкультуры -- денегъ иногда меньше, а иногда больше, {154} столкновений съ ГПУ -- почти никакихъ, и въ результате всего этого -- возможность вести приблизительно человеческий образъ жизни. Кроме того, можно потихоньку и сдельно подхалтуривать и по своей основной специальности. Гендельманъ былъ блестящимъ спортсменомъ и редкимъ организаторомъ. Однако, и физкультурный иммунитетъ противъ ГПУ вещь весьма относительная. Въ связи съ той "политизацией" физкультуры, о которой я разсказывалъ выше, около пятисотъ инструкторовъ спорта было арестовано и разослано по всякимъ нехорошимъ и весьма неудобоусвояемымъ местамъ. Былъ арестованъ и Гендельманъ . -- Да и докладывать въ сущности нечего. Сцапали. Привезли на Лубянку. Посадили. Сижу. Черезъ три месяца вызываютъ на допросъ. Ну, конечно, они уже все, решительно все знаютъ: что я старый сокольский деятель, что у себя на работе я устраивалъ старыхъ соколовъ, что я находился въ переписке съ международнымъ сокольскимъ центромъ, что я даже посылалъ приветственную телеграмму всесокольскому слету. А я все сижу и слушаю. Потомъ я говорю: "Ну, вотъ вы, товарищи, все знаете?" -- "Конечно, знаемъ". "И уставъ "Сокола" тоже знаете?". -- "Тоже знаемъ". "Позвольте мне спросить, почему же вы не знаете, что евреи въ "Соколъ" не принимаются?". -- Знаете, что мне следователь ответилъ? "Ахъ, говоритъ, не все ли вамъ равно , гражданинъ Гендельманъ , за что вамъ сидеть -- за "Соколъ" или не за "Соколъ"?". Какое гениальное прозрение въ глубины человеческаго сердца! Представьте себе -- мне, оказывается, решительно все равно за что сидеть -- разъ я уже все равно сижу. -- Почему я работаю плотникомъ? А зачемъ мне работать не плотникомъ? Во-первыхъ, я зарабатываю себе настоящая, мозолистыя, пролетарския руки. Знаете, какъ въ песенке поется: "... Въ заводскомъ гуле онъ ласкалъ Ея мозолистыя груди"... Во-вторыхъ, я здоровъ (посылки мне присылаютъ), а ужъ лучше тесать бревна, чемъ зарабатывать себе геморрой. Въ третьихъ, я имею дело не съ советскимъ активомъ, а съ порядочными людьми -- съ крестьянами. Я раньше побаивался, думалъ -- антисемитизмъ. У нихъ столько же антисемитизма, какъ у васъ -- коммунистической идеологии. Это -- честные люди и хорошие товарищи, а не какая-нибудь советская сволочь. Три года я уже отсиделъ -- еще два осталось. Заявление о смягчении участи? Тутъ голосъ Гендельмана сталъ суровъ и серьезенъ: -- Ну, отъ васъ я такого совета, И. Л., не ожидалъ. Эти бандиты меня безъ всякой вины, абсолютно безъ всякой вины, посадили на каторгу, оторвали меня отъ жены и ребенка -- ему было только две недели -- и чтобы я передъ ними унижался, чтобы я у нихъ что-то вымаливалъ?.. Забубенные глаза Гендельмана смотрели на меня негодующе. -- Нетъ, И.
|