Шацъ, хватаясь за кольтъ. -- Приказывать мне можетъ тов. Видеманъ, мой начальникъ. Вы мне приказывать ничего не можете. -- Послушайте, докторъ Солоневичъ... -- начинаетъ Якименко успокоительнымъ тономъ. Шацъ сразу набрасывается на него. -- А кто васъ уполномачиваетъ вмешиваться въ мои приказания? Кто тутъ председательствуетъ: вы или я? -- Останьтесь пока, докторъ Солоневичъ, -- говоритъ Якименко сухимъ, резкимъ и властнымъ тономъ, но этотъ тонъ обращенъ не къ Борису. -- Я считаю, товарищъ Шацъ, что такъ вести заседание, какъ ведете его вы, -- нельзя. -- Я сама знаю, что мне можно и что нельзя... Я была связана съ нашими вождями, когда вы, товарищъ Якименко, о партийномъ билете еще и мечтать не смели... Начальникъ третьей части съ трескомъ отодвигаетъ свой стулъ и подымается. -- Съ кемъ вы тамъ, товарищъ Шацъ, были въ связи -- это насъ не касается. Это дело ваше частное. А ежели люди пришли говорить о деле, такъ нечего имъ глотку затыкать. -- Еще вы, вы, меня, старую большевичку будете учить? Что это здесь такое: б.... или военное учреждение? Видеманъ грузно, всемъ своимъ седалищемъ поворачивается къ Шацъ. Тугие жернова его мышления добрались, наконецъ, до того, что онъ-то ужъ военный въ гораздо большей степени, чемъ тов. Шацъ, что онъ здесь хозяинъ, что съ нимъ, хозяиномъ, обращаются, какъ съ мальчишкой, и что, наконецъ, старая большевичка ухитрилась сколотить противъ себя единый фронтъ всехъ присутствующихъ... -- Ну, это ни къ какимъ чертямъ не годится... Что это вы, товарищъ Шацъ, какъ съ цепи сорвались? Шацъ отъ негодования не можетъ произнести ни слова. -- Иванъ Лукьяновичъ, -- съ подчеркнутой любезностью обращается ко мне Якименко, -- будьте добры внести въ протоколъ заседания мой протестъ противъ действий тов. Шацъ. -- Это вы можете говорить на партийномъ собрании, а не здесь, -- взъедается на него Шацъ. Якименко отвечаетъ высоко и сурово: -- Я очень сожалею, что на этомъ открытомъ безпартийномъ собрании вы сочли возможнымъ говорить о вашихъ интимныхъ связяхъ съ вождями партии. Вотъ это -- ударъ! Шацъ вбираетъ въ себя свою птичью шею и окидываетъ собравшихся злобнымъ, но уже несколько растеряннымъ взглядомъ. Противъ нея -- единый фронтъ. И революционныхъ парвеню, для которыхъ партийный "аристократизмъ" товарища Шацъ, какъ бельмо въ глазу, и заключенныхъ, и, наконецъ, просто единый мужской фронтъ противъ зарвавшейся бабы. {207} Представитель Свирьлага смотритъ на Шацъ съ ядовитой усмешечкой. -- Я присоединяюсь въ протесту тов. Якименко. -- Объявляю заседание закрытымъ, -- резко бросаетъ Шацъ и подымается. -- Ну, это ужъ позвольте, -- говоритъ второй представитель Свирьлага . -- Мы не можемъ срывать работу по передаче лагеря изъ-за вашихъ женскихъ нервовъ... -- Ахъ, такъ, -- шипитъ тов. Шацъ. -- Ну, хорошо. Мы съ вами еще поговоримъ объ этомъ... въ другомъ месте. -- Поговоримъ, -- равнодушно бросаетъ Якименко. -- А пока что я предлагаю докладъ д-ра Солоневича принять, какъ основу, и переслать его въ ГУЛАГ съ заключениями местныхъ работниковъ. Я полагаю, что эти заключения въ общемъ и целомъ будутъ положительными. Видеманъ киваетъ головой. -- Правильно. Послать въ ГУЛАГ. Толковый проектъ. Я голосую за. -- Я вопроса о голосовании не ставила, я вамъ приказываю замолчать, товарищъ Якименко... -- Шацъ близка къ истерике. Ея левая рука размахиваетъ собачьей ножкой, а правая вертитъ револьверъ. Якименко протягиваетъ руку черезъ столъ, забираетъ револьверъ и передаетъ его Непомнящему. -- Товарищъ начальникъ третьей части, вы вернете это оружие товарищу Шацъ, когда она научится съ нимъ обращаться... Тов. Шацъ стоитъ некоторое время, какъ бы задыхаясь отъ злобы, -- и судорожными шагами выбегаетъ изъ комнаты. -- Такъ значитъ, -- говоритъ Якименко такимъ тономъ, какъ будто ничего не случилось, -- проектъ д-ра Солоневича въ принципе принятъ. Следующий вопросъ... Остатокъ заседания проходитъ, какъ по маслу. Даже взорванный железнодорожный мостикъ на Погре принимается, какъ целенький: безъ сучка и задоринки... ЯКИМЕНКО НАЧИНАЕТЪ ИНТРИГУ Заседание кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою "стенограмму". Якименко сидитъ противъ и докуриваетъ свою папиросу. -- Ну, и номеръ, -- говоритъ Якименко. Отрываю глаза отъ бумаги. Въ глазахъ Якименки -- насмешка и удовлетворенье победителя. -- Вы когда-нибудь такую б... видали? -- Ну, не думаю, чтобы на этомъ поприще товарищу Шацъ удалось бы сделать большие обороты... Якименко смотритъ на меня и съ усмешкой, и съ любопытствомъ. -- А скажите мне по совести, тов. Солоневичъ, -- что это за новый оборотъ вы придумали? -- Какой оборотъ? {208} -- Да вотъ съ этимъ санитарнымъ городкомъ? -- Простите, -- не понимаю вопроса. -- Понимаете! Что ужъ тамъ! Чего это вы все крутите? Не изъ-за человеколюбия же? -- Позвольте, а почему бы и нетъ? Якименко скептически пожимаетъ плечами.
|