Для правительства -- это глубокая разведка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ будетъ расти будущее хозяйство страны. Рессурсы эти огромны. Мне разсказывали о целыхъ деревняхъ, скрытыхъ въ тайге и окруженныхъ сторожевыми пунктами. Пункты сигнализируютъ о приближении вооруженныхъ отрядовъ -- и село уходитъ въ тайгу. Вооруженный отрядъ находитъ пустыя избы и редко выбирается оттуда живьемъ. Въ деревняхъ есть американские граммофоны, японския винтовки и японская мануфактура. По всей видимости, въ одно изъ такихъ селъ пробралась и семья Акульшина. Въ такомъ случае ему, конечно, нетъ никакого смысла торчать въ лагере. Прижметъ за горло какого-нибудь чекиста, отберетъ винтовку и пойдетъ въ обходъ Онежскаго озера, на востокъ, къ Уралу. Я бы не прошелъ, но Акульшинъ, вероятно, пройдетъ. Для него лесъ -- какъ своя изба. Онъ найдетъ пищу тамъ, где я погибъ бы отъ голода, онъ пройдетъ по местамъ, въ которыхъ я бы запутался безвыходно и безнадежно... Своимъ урокомъ джиу-джитсу я, конечно, сталъ соучастникомъ убийства какого-нибудь зазевавшагося чекиста: едва-ли чекистъ этотъ имеетъ шансы уйти живьемъ изъ дубовыхъ лапъ Акульшина. .. Но жизнь этого чекиста меня ни въ какой степени не интересовала. Мне самому надо бы подумать объ оружии для побега... И, кроме того, Акульшинъ -- свой братъ, товарищъ по родине и по несчастью. Нетъ, жизнь чекиста меня не интересовала. Акульшинъ тяжело поднялся: -- Ну, а пока тамъ до хорошей жизни -- поедемъ г..... возить... Да, до "хорошей жизни" его еще много остается... "КЛАССОВАЯ БОРЬБА" Какъ-то мы съ Акульшинымъ выгружали нашу добычку въ лесу, верстахъ въ двухъ отъ Медгоры. Все эти дни съ северо-востока дулъ тяжелый морозный ветеръ, но сейчасъ этотъ ветеръ превращался въ бурю. Сосны гнулись и скрипели, тучи снежной пыли засыпали дорогу и лесъ. Акульшинъ сталъ торопиться. Только что успели мы разгрузить наши сани, какъ по лесу, приближаясь къ намъ, прошелъ низкий и тревожный гулъ: шла пурга. Въ несколько минуть и лесъ, и дорога исчезли въ хаосе мятели. Мы почти ощупью, согнувшись въ три погибели, стали пробираться въ Медгору. На открытыхъ местахъ ветеръ почти сбивалъ съ ногъ. Шагахъ въ десяти уже не было видно ничего. Безъ Акульшина я запутался бы и замерзъ. Но онъ шелъ уверенно, ведя на поводу тревожно фыркавшую и упиравшуюся лошаденку, {282} то нащупывая ногой заносимую снегомъ колею дороги, то ориентируясь, ужъ Богъ его знаетъ, какимъ леснымъ чутьемъ. До Медгоры мы брели почти часъ. Я промерзъ насквозь. Акульшинъ все время оглядывался на меня: "уши-то, уши потрите"... Посоветовалъ сесть на сани: все равно въ такой пурге никто не увидитъ, но я чувствовалъ, что если я усядусь, то замерзну окончательно. Наконецъ, мы уперлись въ обрывистый берегъ речушки Кумсы, огибавшей территорию управленческаго городка. Отсюда до третьяго лагпункта оставалось версты четыре. О дальнейшей работе нечего было, конечно, и думать... Но и четыре версты до третьяго лагпункта -- я, пожалуй, не пройду. Я предложилъ намъ обоимъ завернуть въ кабинку монтеровъ. Акульшинъ сталъ отказываться: "а коня-то я куда дену?" Но у кабинки стоялъ маленький почти пустой дровяной сарайчикъ, куда можно было поставить коня. Подошли къ кабинке. -- Вы ужъ безъ меня не заходите, подержите, я съ конемъ справлюсь... Одному, незнакомому, заходить какъ-то неподходяще. Я сталъ ждать. Акульшинъ распрягъ свою лошаденку, завелъ ее въ сарай, старательно вытеръ ее клочкомъ сена, накрылъ какой -то дерюгой: я стоялъ, все больше замерзая и злясь на Акульшина за его возню съ лошаденкой. А лошаденка ласково ловила губами его грязный и рваный рукавъ. Акульшинъ сталъ засыпать ей сено, а я примирился со своей участью и думалъ о томъ, что вотъ для Акульшина эта лагерная кляча -- не "живой инвентарь" и не просто "тягловая сила", а живое существо, помощница его трудовой мужицкой жизни... Ну какъ же Акульшину не становиться кулакомъ? Ну какъ же Акульшину не становиться бельмомъ въ глазу любого совхоза, колхоза и прочихъ предприятий социалистическаго типа?... Въ кабинке я, къ своему удивлению, обнаружилъ Юру -- онъ удралъ со своего техникума, где онъ промышлялъ по плотницкой части. Рядомъ съ нимъ сиделъ Пиголица, и слышались разговоры о тангенсахъ и котангенсахъ. Акульшинъ истово поздоровался съ Юрой и Пиголицей, попросилъ разрешения погреться и сразу направился къ печке. Я протеръ очки и обнаружилъ, что, кроме Пиголицы и Юры, въ кабинке больше не было никого. Пиголица конфузливо сталъ собирать со стола какия-то бумаги. Юра сказалъ: -- Постой, Саша, не убирай. Мы сейчасъ мобилизнемъ старшее поколение. Ватикъ, мы тутъ съ тригонометрий возимся, требуется твоя консультация... На мою консультацию расчитывать было трудно.
|