Здесь действовала та же схема: осмысленная безпощадность ГПУ и безсмысленное и безграмотное рвение актива. Съ папками, прибывшими изъ ГПУ, мне не оставалось делать решительно ничего; тамъ стояло: "Ивановъ, по статье такой-то, срокъ десять летъ". И точка. Никакой "юридической помощи" тутъ не выжмешь. Городское население сидело почти исключительно по приговорамъ ГПУ. Если и попадались приговоры судовъ, то они въ подавляющемъ большинстве случаевъ были мотивированы съ достаточной, по советскимъ масштабамъ, убедительностью. Крестьяне сидели и по приговорамъ ГПУ, и по постановлениямъ безконечныхъ "троекъ" и "пятерокъ" -- по раскулачиванию, по коллективизации, по хлебозаготовкамъ, и я даже наткнулся на приговоры троекъ по внедрению веточнаго корма -- того самаго... Здесь тоже ничего нельзя было высосать. Приговоры обычно были формулированы такъ: Ивановъ Иванъ, середнякъ, 47-ми летъ, 7/8, №, 10 летъ. Это значило, что человекъ сидитъ за нарушение закона о "священной социалистической собственности" (законъ отъ 7 августа 1932 года) и приговоренъ къ десяти годамъ. Были приговоры народныхъ судовъ, были и мотивированные приговоры разныхъ "троекъ". Одинъ мне попался такой: человека засадили на 10 летъ за кражу трехъ картошекъ на колхозномъ поле, "каковыя картофелины были обнаружены при означенномъ обвиняемомъ Иванове обыскомъ". "Мотивированные приговоры " были мукой мученической. Если и былъ какой-то "составъ преступления", то въ литературныхъ упражненияхъ какого-нибудь выдвиженца, секретарствующаго въ Краснококшайскомъ народномъ суде, этотъ "составъ" былъ запутанъ такъ, что -- ни начала, ни конца. Часто, здесь же рядомъ, {113} въ деле лежитъ и заявление осужденнаго, написанное уже въ лагере. И изъ заявления ничего не понять. Социальное происхождение, конечно, бедняцкое, клятвы въ верности социалистическому строительству и "нашему великому вождю", призывы къ пролетарскому милосердию. Одновременно и "полное и чистосердечное раскаяние" и просьба о пересмотре дела, "потому какъ трудящий съ самыхъ малыхъ летъ, а что написано у приговоре, такъ въ томъ виноватымъ не былъ". Изъ такихъ приговоровъ мне особенно ясно помнится одинъ: крестьянинъ Бузулукскаго района Фаддей Лычковъ осужденъ на 10 летъ за участие въ бандитскомъ нападении на колхозный обозъ. Здесь же къ делу пришита справка бузулукской больницы: изъ этой справки ясно, что за месяцъ до нападения и полтора месяца после него Лычковъ лежалъ въ больнице въ сыпномъ тифу. Такое алиби, что дальше некуда. Судъ въ своей "мотивировке" признаетъ и справку больницы, и алиби -- а десять летъ все-таки далъ. Здесь же въ деле покаянное заявление Лычкова, изъ котораго понять окончательно ничего невозможно. Я решилъ вызвать Лычкова въ УРЧ для личныхъ объяснений. Активъ сразу полезъ на стенку: я разваливаю трудовую дисциплину, я отрываю рабочую силу и прочее и прочее. Но за моей спиной уже стояла пресловутая "инструкция ГУЛАГа", въ которую я, въ меру элементарнейшаго правдоподобия, могъ втиснуть решительно все, что мне вздумается. На этотъ разъ Богоявленский посмотрелъ на меня не безъ некотораго недоверия: "что-то врешь ты, братъ, насчетъ этой инструкции". Но вслухъ сказалъ только: -- Ну, что-жъ. Разъ въ инструкции есть... Только вы не очень ужъ этимъ пользуйтесь. Вызванный въ УРЧ, Лычковъ объяснилъ, что ни о какомъ нападении онъ, собственно говоря, решительно ничего не знаетъ. Дело же заключается въ томъ, что онъ, Лычковъ, находился въ конкурирующихъ отношенияхъ съ секретаремъ сельсовета по вопросу о какой-то юной колхознице. Въ этомъ социалистическомъ соревновании секретарь перваго места не занялъ, и Лычковъ былъ "пришитъ" къ бандитскому делу и поехалъ на 10 летъ въ ББК: не соревнуйся съ начальствомъ. Въ особенно подходящий моментъ мне какъ-то особенно ловко удалось подъехать къ Богоявленскому, и онъ разрешилъ мне переслать въ Медгору десятка полтора такихъ делъ для дальнейшаго направления на ихъ пересмотръ. Это былъ мой последний успехъ въ качестве юрисконсульта. АКТИВЪ СХВАТИЛЪ ЗА ГОРЛО Селъ я въ калошу изъ-за "делъ по выяснению". Дела же эти заключались въ следующемъ: Территория ББК, какъ я уже объ этомъ говорилъ, тянется въ меридиональномъ направлении приблизительно на 1200 километровъ. По всей этой территории идутъ непрерывные обыски, облавы, проверки документовъ и прочее: въ поездахъ, на пароходахъ, на {114} дорогахъ, на мостахъ, на базарахъ, на улицахъ. Всякое лицо, при которомъ не будетъ обнаружено достаточно убедительныхъ документовъ, считается бежавшимъ лагерникомъ и попадаетъ въ лагерь "до выяснения". Onus probandi возлагается, по традиции ГПУ, на обвиняемаго: докажи, что ты не верблюдъ. Человекъ, уже попавший въ лагерь, ничего толкомъ доказать, разумеется, не въ состоянии. Тогда местное УРЧ черезъ управление ББК начинаетъ наводить справки по указаннымъ арестованнымъ адресамъ его квартиры, его службы, профсоюза и прочее. Разумеется, что при темпахъ мрачныхъ выдвиженцевъ такия справки могутъ тянуться не только месяцами, но и годами.
|