Психология въ Советской России аннулирована: разъ нетъ души, то какая же психология? А профессоръ былъ такой: какъ-то, несколько позже, не помню, по какому именно поводу, я сказалъ что-то о фрейдизме. -- Фрейдизмъ, -- переспросилъ меня профессоръ -- это что? Новый уклонъ? Профессоръ былъ советскаго скорострельнаго призыва. А ужъ новую советскую интеллигенцию "активъ" ненавидитъ всеми фибрами своихъ твердыхъ душъ. Старая -- еще туда-сюда. Училась при царскомъ строе -- кто теперь разберетъ. А вотъ новая, та, которая обошла и обставила активистовъ на самыхъ глазахъ, подъ самымъ носомъ... Тутъ есть отъ чего скрипеть зубами... Нетъ, въ качестве поддержки профессора никуда не годятся. Пытаюсь разсмотреть свою ситуацию теоретически. Къ чему "теоретически" сводится эта ситуация? Надо полагать, что я попалъ сюда потому, что былъ нуженъ более высокому начальству -- вероятно, начальству изъ чекистовъ. Если это такъ -- на Стародубцева, если не сейчасъ, такъ позже можно будетъ плюнуть, Стародубцева можно будетъ обойти такъ, что ему останется только {102} зубами лязгать. А если не такъ? Чемъ я рискую? Въ конце концовъ, едва-ли большимъ, чемъ просто лесныя работы. Во всякомъ случае, при любомъ положении, попытки актива вцепиться въ икры -- нужно пресекать въ самомъ корне. Такъ говоритъ моя советская теория. Ибо, если не осадить сразу, -- заедятъ. Эта публика значительно хуже урокъ. Хотя бы потому, что урки -- гораздо толковее. Они, если и будутъ пырять ножомъ, то во имя какихъ-то конкретныхъ интересовъ. Активъ можетъ вцепиться въ горло просто изъ одной собачьей злости -- безъ всякой выгоды для себя и безо всякаго, въ сущности, расчета... Изъ одной, такъ сказать, классовой ненависти... Въ тотъ же вечеръ прохожу я мимо стола Стародубцева. -- Эй, вы, какъ ваша фамилия? Тоже -- профессоръ? Я останавливаюсь. -- Моя фамилия -- Солоневичъ. Я -- не профессоръ. -- То-то... Тутъ идиотамъ плохо приходится. У меня становится нехорошо на душе. Значитъ -- началось. Значитъ , нужно "осаживать" сейчасъ же... А я здесь, въ УРЧ, -- какъ въ лесу... Но ничего не поделаешь. Стародубцевъ смотритъ на меня въ упоръ наглыми, выпученными, синими съ прожилками глазами. -- Ну, не все же идиоты... Вотъ вы, насколько я понимаю, не такъ ужъ плохо устроились. Кто-то сзади хихикнулъ и заткнулся. Стародубцевъ вскочилъ съ перекошеннымъ лицомъ. Я постарался всемъ своимъ лицомъ и фигурой выразить полную и немедленную, психическую и физическую, готовность дать въ морду... И для меня это, вероятно, грозило бы несколькими неделями изолятора. Для Стародубцева -- несколькими неделями больницы. Но последняго обстоятельства Стародубцевъ могъ еще и не учитывать. Поэтому я, предупреждая готовый вырваться изъ устъ Стародубцева матъ, говорю ему этакимъ академическимъ тономъ: -- Я, видите ли, не знаю вашего служебнаго положения. Но долженъ васъ предупредить, что, если вы хоть на одну секунду попробуете разговаривать со мною такимъ тономъ, какъ разговаривали съ профессоромъ Фрейденбергомъ, то получится очень нехорошо... Стародубцевъ стоитъ молча. Только лицо его передергивается. Я поворачиваюсь и иду дальше. Вследъ мне несется: -- Ну, подожди же... И уже пониженнымъ голосомъ присовокупляется матъ. Но этого мата я "оффициально" могу и не слышать -- я уже въ другой комнате... Въ тотъ же вечеръ , сидя на своемъ полене, я слышу въ соседней комнате такой диалогъ. Чей-то голосъ: -- Тов. Стародубцевъ, что такое их-ти-о-логъ? -- Ихтиологъ? Это рыба такая. Допотопная. Сейчасъ ихъ нету. -- Какъ нету? А вотъ Медгора требуетъ сообщить, сколько у насъ на учете ихтиологовъ. {103} -- Вотъ тоже, сразу видно -- идиоты съ университетскимъ образованиемъ... -- Голосъ Стародубцева повышается въ расчете на то, чтобы я смогъ слышать его афоризмъ. -- Вотъ тоже удивительно: какъ съ высокимъ образованиемъ -- такъ непременно идиотъ. Ну, и напиши имъ: никакихъ допотопныхъ рыбъ въ распоряжении УРЧ не имеется. Утри имъ .... носъ. Парень замолкъ, видимо, приступивъ къ "утиранию носа". И вотъ, къ моему ужасу, слышу я голосъ Юры: -- Это не рыба, товарищъ Стародубцевъ, а ученый... который рыбъ изучаетъ. -- А вамъ какое дело? Не разговаривать, когда васъ не спрашиваютъ, чортъ васъ возьми!.. Я васъ тутъ научу разговаривать... Всякий сукинъ сынъ будетъ лезть не въ свое дело... Мне становится опять нехорошо. Вступиться съ кулаками на защиту Юры -- будетъ какъ-то глупо, въ особенности, пока дело до кулаковъ еще не доходитъ... Смолчать? Дать этому активу прорвать нашъ фронтъ, такъ сказать, на Юриномъ участке?.. И на какого чорта нужно было Юре лезть съ его поправкой... Слышу срывающийся голосъ Юры: -- Слушаюсь...
|