У нашего -- опять воцарилось молчание. Кто-то предложилъ: спеть бы... "Ну, спой". Юдинъ изъ мальчиковъ лихо вскочилъ на ноги, извлекъ изъ кармана что-то вроде кастаньетъ и, приплясывая и подергиваясь, задорно началъ блатную песенку: За что мы страдали, за что мы боролись, За что мы проливали свою кровь? За накрашенныя губки, за колени ниже юбки, За эту распроклятую любовь?.. "Маруха, маруха, ты брось свои замашки, Они комплементируютъ мине". Она ему басомъ: "иди ты къ своимъ массамъ, Не буду я сидеть въ твоемъ клубе"... Забубенный мотивъ не подымаетъ ничьего настроения. "Да брось ты"! Певецъ артистически выругался и селъ. Опять молчание. Потомъ какой-то голосокъ затянулъ тягучий мотивъ: {419} Эхъ, свистокъ, да братокъ, да на ось, Насъ опять повезетъ паровозъ... Мы безъ дома, безъ гнезда, шатья безпризорная... Песню подхватываютъ десятки негромкихъ голосовъ. Поютъ -- кто лежа, кто сидя, кто обхвативъ колени и уткнувъ въ колени голову, кто тупо и безнадежно уставившись въ костеръ -- глаза смотрятъ не на пламя, а куда-то внутрь, въ какое-то будущее -- какое будущее? ...А я, сиротинка, Позабыть отъ людей. Позабытъ, позаброшенъ Съ молодыхъ раннихъ летъ, А я, сиротинка, Счастья, доли мне нетъ. Ахъ, умру я, умру я, Похоронятъ меня -- И никто не узнаетъ, Где могилка моя. Да, о могилке не узнаетъ, действительно, никто ... Негромко тянется разъедающий душу мотивъ. Посеревшия детския лица какъ будто все сосредоточились на мысляхъ объ этой могилке, которая ждетъ ихъ где-то очень недалеко: то-ли въ трясине ближайшаго болота, то-ли подъ колесами поезда, то-ли въ цынготныхъ братскихъ ямахъ колонии, то-ли просто у стенки ББК ОГПУ... -- Сволота пришла! -- вдругъ говоритъ одинъ изъ "колонистовъ". Оборачиваюсь. Во главе съ Ченикаломъ шествуетъ штукъ двадцать самоохранниковъ. Песня замолкаетъ. "Вотъ сколопендры, гады, гадючье семя"... Самоохранники разсаживаются цепью вокругъ площадки. Ченикалъ подсаживается ко мне. Ребята нехотя подымаются: -- Чемъ съ гадами сидеть, пойдемъ ужъ копать, что-ль... -- Хай сами копаютъ... Мы насаживаться будемъ, а они -- сидеть, да смотреть. Пусть и эта язва сама себе могилу копаетъ... Ребята нехотя подымаются и съ презрительной развалочкой покидаютъ нашъ костеръ. Мы съ Ченикаломъ остаемся одни. Ченикалъ мне подмигиваетъ: "вотъ, видали, дескать, что за народъ"... Я это вижу почище Ченикала. -- А вы зачемъ собственно свой отрядъ привели? -- Да что-бъ не разбежались. -- Нечего сказать, спохватились, мы тутъ ужъ три часа. Ченикалъ пожимаетъ плечами: "какъ-то такъ очень ужъ скоро все вышло"... ___ Къ обеденному часу я выстраиваю ребятъ въ колонну, и мы возвращаемся домой. Колонну со всехъ сторонъ оцепили самоохранники, вооруженные специальными дубинками. Я иду рядомъ {420} съ колонной. Какой-то мальчишка начинаетъ подозрительно тереться около меня. Мои наружные карманы благоразумно пусты, и я иронически оглядываю мальчишку: опоздалъ... Мальчишка иронически поблескиваетъ плутоватыми глазками и отстаетъ отъ меня. Въ колонне раздается хохотъ. Смеюсь и я -- несколько деланно. "А ты, дядь, въ кармане пощупай." Я лезу рукой въ карманъ. Хохотъ усиливается. Къ своему изумлению, вытаскиваю изъ кармана давеча спертый кисетъ. Но самое удивительное то, что кисетъ полонъ. Развязываю -- махорка. Ну-ну... Спертую у меня махорку мальчишки, конечно, выкурили сразу -- значитъ, потомъ устроили какой-то сборъ. Какъ и когда? Колонна весело хохочетъ вся: "у дядьки инструктора махорка воскресла, ай да дядя... Говорили тебе -- держи карманъ шире. А въ другой разъ, дядь, не корчи фраера"... -- Съ чего это вы? -- несколько растерявшись, спрашиваю я у ближайшаго "пацана". Пацанъ задорно ухмыльнулся, скаля наполовину выбитые зубы. -- А это у насъ по общему собранию делается, прямо какъ у большихъ. Я вспомнилъ повешеннаго сомоохранника и подумалъ о томъ, что эти детския "общия собрания" будутъ почище взрослыхъ... Въ хвосте колонны послышались крики и ругань. Ченикалъ своимъ волчьимъ броскомъ кинулся туда и заоралъ: "колонна-а, стой!" Колонна, потоптавшись, остановилась. Я тоже подошелъ къ хвосту колонны. На придорожномъ камне сиделъ одинъ изъ самоохранниковъ, всхлипывая и вытирая кровь съ разбитой головы. "Камнемъ заехали", -- пояснилъ Ченикалъ. Его волчьи глазки пронзительно шныряли по лицамъ безпризорниковъ, стараясь отыскать виновниковъ. Безпризорники вели себя издевательски. -- Это я, товарищъ воспитатель, это я. А ты мине въ глаза посмотри. А ты мине у ж... посмотри...
|