Как вдруг ударила война! Ничтожный подъем шовинизма испугал либералов, и они со страху начали опустошать земские и думские кассы в целях своего патриотического самоопределения; г. Струве сделал решительный поворот: не должно забывать, что он был только земским титулярным регистратором. Он сурово заявил: "Армия исполнит свой долг". Студентам он предложил кричать не только "да здравствует свобода!", но также: "да здравствует Россия!" (какая?) и "да здравствует армия!" (какая?) Обычный боевой клич он предложил заменить возгласом "долой Плеве!". Этого будет достаточно, - уверял он. Напомним кстати: тогда же другой воитель демократии, И. И. Петрункевич, писал в "Праве", что до восстановления нашей национальной чести о прекращении войны не может быть и речи... Мы ничего не забываем, господа! И этому искусству: не забывать прошлого, чтобы не обманываться в будущем, мы учим народные массы. Ибо поистине, "Тот, кто верит вам И дружбе вашей - плавает в воде С свинцом на шее!"
Но студенты не переняли триединого лозунга, война тянулась без конца, от "патриотизма" не осталось и следа, поражение шло за поражением, национальная честь не восстановлялась, земщина безмолвствовала, как утопленник, - и вот г. Струве, этот проницательный и умеренный политик, который собирался "доводить правду", который правую руку протягивал гг. Шипову и М. Стаховичу*273 (N. B. - для нас так и неясно, что сделал с рукой Струве г. Шипов; что касается Стаховича, то он обвинил кн. Мещерского*274 в клевете за выраженное им соображение, будто Стахович сотрудничает в "Освобождении"), этот, говорим, проницательный политик стал искать употребления для своей левой руки. Осенью 1904 г. Струве отправился из Штуттгарта в Париж и протянул эту свободную руку финляндской партии "активного сопротивления"*275, польской социалистической партии*276, на знамени которой значится независимость Польши, и партии социалистов-революционеров, которая как раз в это время отказывалась от буржуазной революции и требовала революции почти-социалистической. Г. Струве вступил с ними в коалицию. Вы понимаете это? Это был героизм отчаяния. Казалось, г. Струве сжег за собой все земские мосты. На это парижское лобызание оппозиции и революции была приглашена и социал-демократия. Но она осталась дома. Надеемся, теперь все лобызавшиеся стороны признают, что она поступила разумно. Казалось, повторяем, г. Струве уничтожил за собой все земские мосты. Но это ошибка. Вспомним, что "незыблемые основы политического миросозерцания" всегда охраняли для него мосты отступления на "раз избранном пути". 6 - 9 ноября 1904 г. состоялся исторический московский съезд, от которого все Кузьмины-Караваевы ведут летосчисление, - и г. Струве решительно отдал обе руки земцам, бесцеремонно выдернув левую у новых союзников и даже не извинившись перед ними. О коалиционном лобызании забыли, как будто его и не было. Отныне г. Струве как бы снова укрепился в том убеждении, что "революционного народа в России нет", и что решающее слово принадлежит поэтому земцам. Правда, в 1898 г. Струве отказывал русскому либерализму в будущности. Правда, в 1901 г. он гордо говорил земцам, что за "нами" дело не станет. Правда, в мае 1904 г., т.-е. всего за несколько месяцев перед тем, г. Струве заключал для чего-то соглашение с революционными организациями, - но в ноябре уже все было забыто, а 7 января 1905 г. Струве писал: "Революционного народа в России нет", особенно же его нет... в Петербурге и в Москве. 7 января 1905 г.! Момент был выбран необыкновенно удачно. Редактору "Освобождения" пришлось в N от 7 января вкладывать воззвание о пожертвованиях в пользу жертв 9 января. У г. Струве все-таки хватило мужества или... безмятежности распространять этот номер. После Кровавого Воскресенья земцы были отброшены, с рабочими интеллигенция восторженно носилась ("какая прелесть - эти рабочие!", - писали г. Струве из столицы), требования рабочей петиции оттерли на задний план ноябрьские "пункты" земцев. Г. Струве нимало, повидимому, не поразился, что между 7 и 9 января народился в России революционный народ, и в своей оценке петербургских событий дал косвенным образом понять, что в его душе воскрес республиканец. "С этим царем мы больше не разговариваем!" - писал он тогда. Ах, зачем он это писал... Через 11 месяцев, 6 декабря, он обвинял Витте в том, что граф стал между общественными деятелями и Царским Селом: все рушилось оттого, что им приходилось разговаривать с министром, а не с самим монархом. ("Полярная Звезда" N 1, стр. 9.) С 9 января началась очевидно для всех русская революция. Отношение г. Струве к революции должно быть рассмотрено более обстоятельно. Еще до январских событий, с начала банкетной полосы, рабочие появлялись из своего социального подполья на собраниях различных либеральных "обществ", в думах, на земских заседаниях и пытались вступать в диалог с земским и либералами и освобожденцами. Рабочие нарушали этим уставы обществ и собраний, беспомощные и боязливые либеральные председатели обыкновенно закрывали собрания, которые иногда превращались в митинги, иногда расходились.
|