Выясняю, что до лагернаго пункта -- версты две лесомъ, окаймляющимъ площадь, вероятно, площадь имени Дзержинскаго... У оплетеннаго проволокой входа въ лагерь стояло трое вохровцевъ -- очень рваныхъ, но не очень сытыхъ. Здесь же торчала караульная будка, изъ которой вышелъ уже не вохровецъ, а оперативникъ -- то-есть вольнонаемный чинъ ОГПУ, въ длиннополой кавалерийской шинели съ соннымъ и отъевшимся лицомъ. Я протянулъ ему свое командировочное удостоверение. Оперативникъ даже не посмотрелъ на него: "да что тамъ, по личности видно, что свой, -- проходите". Вотъ такъ комплиментъ! Неужели мимикрия моя дошла до такой степени, что всякая сволочь по одной "личности" признаетъ меня своимъ... Я прошелъ за ограду лагеря и только тамъ понялъ, въ чемъ заключалась тайна проницательности этого оперативника: у меня не было голоднаго лица, следовательно, я былъ своимъ. Я понялъ еще одну вещь: что, собственно говоря, лагеря, какъ такового, я еще не видалъ -- если не считать девятнадцатаго квартала. Я не рубилъ дровъ, не копалъ песку, не вбивалъ свай въ беломорско-балтийскую игрушку товарища Сталина. Съ первыхъ же дней мы все трое вылезли, такъ сказать, на лагерную поверхность. И, кроме того, Подпорожье было новымъ съ иголочки и сверхударнымъ отделениемъ, Медгора же была столицей, а вотъ здесь, въ Водоразделе, -- просто лагерь -- лагерь не ударный, не новый и не столичный. Покосившиеся и почернелые бараки, крытые парусиной, корой, какими-то заплатами изъ толя, жести и, Богъ знаетъ, чего еще. Еле вылезающия изъ-подъ земли землянки, крытыя дерномъ. Понурые, землисто-бледные люди, которые не то, чтобы ходили, а волокли свои ноги. На людяхъ -- несусветимая рвань -- большей частью собственная, а не казенная. Какой-то довольно интеллигентнаго вида мужчина въ чемъ-то вроде довоенной дамской жакетки -- какъ она сюда попала? Вероятно, писалъ домой -- пришлите хоть что-нибудь, замерзаю, -- вотъ и прислали то, что на дне семейственнаго сундука еще осталось после раскулачиваний и грабежей за полной ненадобностью властямъ предержащимъ... Большинство лагерниковъ -- въ лаптяхъ. У некоторыхъ -- еще проще: йоги обернуты какими-то тряпками и обвязаны мочальными жгутами... Я поймалъ себя на томъ, что, глядя на все это, я самъ сталъ не идти, а тоже волочить ноги... Нетъ, дальше я не поеду. Ни {427} въ Сегежу, ни въ Кемь, ни даже въ Мурманскъ -- къ чертовой матери... Мало ли я видалъ гнусности на своемъ веку -- на сто нормальныхъ жизней хватило бы. И на мою хватитъ... Что-то было засасывающее, угнетающее въ этомъ пейзаже голода, нищеты и забитости... Медгора показалась домомъ -- уютнымъ и своимъ... Все въ мире относительно. Въ штабе я разыскалъ начальника лагпункта -- желчнаго, взъерошеннаго и очумелаго маленькаго человечка, который сразу далъ мне понять, что ни на копейку не веритъ въ то, что я приехалъ въ это полукладбище съ целью выискивать среди этихъ полуживыхъ людей чемпионовъ для моей спартакиады. Тонъ у начальника лагпункта былъ почтительный и чуть-чуть иронически: знаемъ мы васъ -- на соломе не проведете, знаемъ, какия у васъ въ самомъ деле поручения. Настаивать на спортивныхъ целяхъ моей поездки было бы слишкомъ глупо... Мы обменялись многозначительными взглядами. Начальникъ какъ-то передернулъ плечами: "да еще, вы понимаете, после здешняго возстания..." О возстании я не слыхалъ ничего -- даромъ, что находился въ самыхъ лагерныхъ верхахъ. Но этого нельзя было показывать: если бы я показалъ, что о возстании я ничего не знаю, я этимъ самымъ отделилъ бы себя отъ привиллегированной категории "своихъ людей". Я издалъ несколько невразумительно сочувственныхъ фразъ. Начальнику лагпункта не то хотелось поделиться хоть съ кемъ-нибудь, не то показалось целесообразнымъ подчеркнуть передо мною, "центральнымъ работникомъ", сложность и тяжесть своего положения. Выяснилось: три недели тому назадъ на лагпункте вспыхнуло возстание. Изрубили Вохръ, разорвали въ клочки начальника лагпункта, -- предшественника моего собеседника -- и двинулись на Повенецъ. Стоявший въ Повенце 51-й стрелковый полкъ войскъ ОГПУ загналъ возставшихъ въ болото, где большая часть ихъ и погибла. Оставшихся и сдавшихся въ пленъ водворили на прежнее место; кое-кого разстреляли, кое-кого угнали дальше на северъ, сюда же перебросили людей изъ Сегежи и Кеми. Начальникъ лагпункта не питалъ никакихъ иллюзий: ухлопаютъ и его, можетъ быть, и не въ порядке возстания, а такъ, просто изъ-за угла. -- Такъ что, вы понимаете, товарищъ, какая наша положения. Положения критическая и даже, правду говоря, вовсе хреновая... Ходятъ эти мужики, а что они думаютъ -- всемъ известно... Которые -- такъ те еще въ лесу оставшись. Напали на лесорубочную бригаду, охрану зарубили и съели... -- То-есть, какъ такъ съели? -- Да такъ, просто.
|