Поэтому Свирьлагъ пытался получить сколько возможно интеллигенции, и поэтому же ББК норовилъ не дать ни души. Въ этомъ торге между двумя рабовладельцами мы имели все-таки некоторую возможность изворачиваться. Все списки лагерниковъ, передаваемыхъ въ Свирьлагъ или оставляемыхъ за ББК, составлялись въ ликвидкоме, подъ техническимъ руководствомъ Надежды Константиновны, а мы съ Юрой переписывали ихъ на пишущей машинке. Тутъ можно было извернуться. Вопросъ заключался преимущественно въ томъ -- въ какомъ именно направлении намъ следуетъ изворачиваться. ББК былъ вообще "аристократическимъ" лагеремъ -- тамъ кормили лучше и лучше обращались съ заключенными. Какъ кормили и какъ обращались -- я объ этомъ уже писалъ. Выводы о Свирьлаге читатель можетъ сделать и самостоятельно. Но ББК -- это гигантская территории. Въ какой степени вероятно, что намъ тремъ удастся остаться вместе, что насъ не перебросятъ куда-нибудь на такия чортовы кулички, что изъ нихъ и не выберешься, -- куда-нибудь въ окончательное болото, по которому люди и летомъ ходятъ на лыжахъ -- иначе засосетъ, и отъ котораго до границы будетъ верстъ 200-250 по местамъ, почти абсолютно непроходимымъ? Мы решили съориентироваться на Свирьлагъ. Уговорить Надежду Константиновну на некоторую служебную некорректность -- было не очень трудно. Она слегка поохала, слегка побранилась -- и наши имена попали въ списки заключенныхъ, оставляемыхъ за Свирьлагомъ. Это была ошибка и это была грубая ошибка: мы уже начали изворачиваться, еще не собравъ достаточно надежной информации. А потомъ стало выясняться. Въ Свирьлаге не только плохо кормятъ -- это еще бы полбеды, но въ Свирьлаге статья 58-6 находится подъ особенно неусыпнымъ контролемъ, отношение къ "контръ-революционерамъ" особенно зверское, лагерные пункты все оплетены колючей проволокой, и даже административныхъ служащихъ выпускаютъ по служебнымъ поручениямъ только на основании особыхъ пропусковъ и каждый разъ после обыска. И, кроме того, Свирьлагъ собирается всехъ купленныхъ въ ББК интеллигентовъ перебросить на свои отдаленные лагпункты, где "адмтехперсонала" не хватало. Мы разыскали по карте (карта висела на стене ликвидкома) эти пункты и пришли въ настроение весьма неутешительное. Свирьлагъ тоже занималъ огромную территорию, и были пункты, отстоящие отъ границы на 400 верстъ -- четыреста верстъ ходу по населенной и, следовательно, хорошо охраняемой местности... Это было совсемъ плохо. Но наши имена уже были въ Свирьлаговскихъ спискахъ. Надежда Константиновна наговорила много всякихъ словъ о {216} мужскомъ непостоянстве, Надежда Константиновна весьма убедительно доказывала мне, что уже ничего нельзя сделать ; я отвечалъ, что для женщины нетъ ничего невозможнаго -- ce que la femme veut -- Dieu le veut, былъ пущенъ въ ходъ рядъ весьма запутанныхъ лагерно-бюрократическихъ трюковъ, и однажды Надежда Константиновна вошла въ комнатку нашего секретариата съ видомъ Клеопатры, которая только что и какъ-то очень ловко обставила некоего Антония... Наши имена были оффициально изъяты изъ Свирьлага и закреплены за ББК. Надежда Константиновна сияла отъ торжества. Юра поцеловалъ ей пальчики, я сказалъ, что векъ буду за нее Бога молить, протоколы вести и на машинке стукать. Вообще -- после урчевскаго зверинца, ликвидкомовский секретариатъ казался намъ раемъ земнымъ или, во всякомъ случае, лагернымъ раемъ. Въ значительной степени это зависело отъ Надежды Константиновны, отъ ея милой женской суматошливости и покровительственности, отъ ея шутливыхъ препирательствъ съ Юрочкой, котораго она, выражаясь советскимъ языкомъ, "взяла на буксиръ", заставила причесываться и даже ногти чистить... Въ свое время Юра счелъ возможнымъ плевать на Добротина, но Надежде Константиновне онъ повиновался безпрекословно, безо всякихъ разговоровъ. Надежда Константиновна была, конечно, очень нервной и не всегда выдержанной женщиной, но всемъ, кому она могла помочь, она помогала. Бывало придетъ какой-нибудь инженеръ и слезно умоляетъ не отдавать его на растерзание Свирьлагу. Конечно, отъ Надежды Константиновны de jure ничего не зависитъ, но мало ли что можно сделать въ порядке низового бумажнаго производства... -- въ обходъ всякихъ de jure. Однако, такихъ инженеровъ, экономистовъ, врачей и прочихъ -- было слишкомъ много. Надежда Константиновна выслушивала просьбу и начинала кипятиться: -- Сколько разъ я говорила, что я ничего , совсемъ ничего не могу сделать . Что вы ко мне пристаете? Идите къ Видеману. Ничего, ничего не могу сделать . Пожалуйста, не приставайте. Заметивъ выражение умоляющей настойчивости на лице онаго инженера, Надежда Константиновна затыкала уши пальчиками и начинала быстро твердить: -- Ничего не могу.
|