Это, конечно, не мешало либеральному обществу подделываться под тон официального патриотизма. В целом ряде адресов земства и думы друг за другом все, без изъятия, клялись в своей преданности престолу и обязывались пожертвовать жизнью и имуществом - они знали, что им не придется этого делать! - за честь и могущество царя и России. За земствами и думами шли позорной вереницей профессорские корпорации. Одна за другой они откликались на объявление войны адресами, в которых семинарская витиеватость формы гармонировала с византийским идиотизмом содержания. Это не оплошность и не недоразумение. Это тактика, в основе которой лежит один принцип: сближение во что бы то ни стало! Отсюда - стремление облегчить абсолютизму душевную драму примирения. Сорганизоваться не на деле борьбы с самодержавием, а на деле услужения ему. Не победить правительство, а завлечь его. Заслужить его признательность и доверие, стать для него необходимым. Тактика, которой столько же лет, сколько русскому либерализму, и которая не сделалась ни умнее, ни достойнее с годами! Таким образом с самого начала войны либеральная оппозиция сделала все, чтобы погубить положение. Но революционная логика событий не знала остановки. Порт-Артурский флот разбит*13, адмирал Макаров погиб*14, война перебросилась на сушу: Ялу, Кин-Чжоу, Дашичао, Вафангоу, Лиоян, Шахе*15 - все это разные имена одного и того же самодержавного позора. Положение правительства становилось трудным, как никогда. Деморализация в правительственных рядах делала невозможными последовательность и твердость во внутренней политике. Колебания, попытки соглашения и умиротворения становились неизбежны. Смерть Плеве создавала благоприятный повод для перемены курса. III
Правительственную "весну"* призван был делать бывший шеф корпуса жандармов князь Святополк-Мирский. Почему? Он сам был последним из тех, кто мог бы объяснить это назначение. /* Этим именем, приобретшим большую популярность, назвал издатель "Нового Времени" Суворин "эпоху сближения власти с народом"./
Политический образ этого государственного мужа лучше всего вырисовывается из его программных бесед с иностранными корреспондентами. - Каково мнение князя, - спрашивает сотрудник "Echo de Paris", - относительно существующего в обществе мнения, будто России нужны ответственные министры? Князь улыбается: - Всякая ответственность явилась бы искусственной и номинальной. - Каковы ваши взгляды, князь, на вероисповедные вопросы? - Я враг религиозных преследований, но с некоторыми оговорками... - Верно ли, что вы склонны предоставить больше свободы евреям? - Добротой можно достигнуть счастливых результатов. - В общем, г. министр, вы заявляете себя сторонником прогресса? Ответ: министр намерен "согласовать свои действия с духом истинного и широкого прогресса, по крайней мере поскольку он не будет в противоречии с существующим строем". Буквально! Князь, впрочем, и сам не брал всерьез своей программы. Правда, "ближайшею" задачею управления является благо населения, вверенного нашему попечению; но он признался американскому корреспонденту Томсону, что, в сущности, еще не знает, какое употребление сделает из своей власти . - Я был бы неправ, - сказал министр, - если б сказал, что у меня уже теперь есть определенная программа. Аграрный вопрос? Да, да, по этому вопросу есть огромный материал, но я знаком с ним пока только из газет. Князь успокаивал Петергоф*16 утешал либералов и давал иностранным корреспондентам заверения, делавшие честь его доброму сердцу, но безнадежно ронявшие его государственный гений. И эта беспомощная барская фигура в жандармских аксельбантах оказалась - не только в голове Николая, но и в воображении либералов - призванной разрешить вековые узы, врезавшиеся в тело великой страны! IV
Казалось, все встретили Святополк-Мирского с восторгом. Князь Мещерский, редактор реакционного "Гражданина"*17, писал, что наступил праздник для "огромной семьи порядочных людей в России", ибо на пост министра назначен, наконец, "идеально порядочный человек". "Независимость - родня благородству, - писал старец Суворин*18, - а благородство нам очень нужно". Князь Ухтомский в "Петербургских Ведомостях"*19 обращал внимание на то, что новый министр "происходит из древнего княжеского рода, восходящего к Рюрику через Мономаха". Венская "Neue Freie Presse" с удовлетворением отмечает в князе главные качества: "гуманность, справедливость, объективность, сочувствие просвещению". "Биржевые Ведомости"*20 напоминают, что князю всего только 47 лет, следовательно, он не успел еще пропитаться бюрократической рутиной.
Открылись повествования в стихах и в прозе о том, как "мы спали", и как бывший командир отдельного корпуса жандармов либеральным жестом пробудил нас от сна и предуказал пути "сближения власти с народом". Когда читаешь все эти излияния, кажется, будто дышишь глупостью в двадцать атмосфер! Только крайняя правая не теряла головы среди этой "вакханалии либеральных восторгов".
|