Запасы лагпунктовскихъ базъ были такъ ничтожны, что малейшие перебои въ доставке продовольствия оставляли лагерное население безъ хлеба и вызывали зияющие производственные прорывы. Этому "лагерному населению" даже каша перепадала редко. Кормили хлебомъ, прокисшей капустой и протухшей рыбой. Норма хлебнаго снабжения была на 15 процентовъ ниже ББКовской. Дохлая рыба время отъ времени вызывала массовый желудочныя заболевания (какъ ихъ предусмотришь по плану?), продукция лагеря падала почти до нуля, начальникъ отделения получалъ жестокий разносъ изъ Лодейнаго поля, но никогда не посмелъ ответить на этотъ разносъ аргументомъ, какъ будто неотразимымъ -- этой самой дохлой рыбой. Но дохлую рыбу слало то же самое начальство, которое сейчасъ устраивало разносъ. Куда пойдешь, кому скажешь? ИНВЕНТАРИЗАЦиЯ Отделение слало въ Лодейное поле огромныя ежедневныя простыни производственныхъ сводокъ. Въ одной изъ такихъ сводокъ стояла графа: "невыходы на работу по раздетости и разутости". Въ конце февраля -- начале марта стукнули морозы, и цифра этой графы стала катастрофически повышаться. Одежды и обуви не хватало. Стали расти цифры заболевшихъ и замерзшихъ, въ угрожающемъ количестве появились "саморубы" -- люди, которые отрубали себе пальцы на рукахъ, разрубали топорами ступни ногъ -- лишь бы не идти на работу въ лесъ, где многихъ ждала верная гибель. Повидимому, точно такъ-же обстояло дело и въ другихъ лагеряхъ, ибо мы получили изъ ГУЛАГа приказъ объ инвентаризации. Нужно было составить списки всего имеющагося на лагерникахъ обмундировании, въ томъ числе и ихъ собственнаго, и перераспределить его такъ, чтобы по мере возможности одеть и обуть работающия въ лесу бригады. Но въ Свирьлаге все были полуголые... Решено было некоторыя категории лагерниковъ -- "слабосилку", "промотчиковъ", "урокъ" -- раздеть почти до гола. Даже съ обслуживающаго персонала решено было снять сапоги и валенки... Для урокъ въ какомъ-то более или менее отдаленномъ будущемъ проектировалась особая форма: балахоны, сшитые изъ яркихъ и разноцветныхъ кусковъ всякаго тряпья, чтобы ужъ никакъ и никому загнать нельзя было... {225} РАЗБОЙ СРЕДИ ГОЛЫХЪ Вся эта работа была возложена на лагерную администрацию всехъ ступеней. Мы, "техническая интеллигенция", были "мобилизованы" на это дело какъ-то непонятно и очень ужъ "безпланово". Мне ткнули въ руки мандатъ на руководство инвентаризацией обмундирования на 19-мъ квартале, никакихъ мало-мальски толковыхъ инструкций я добиться не могъ -- и вотъ я съ этимъ мандатомъ топаю за 12 верстъ отъ Подпорожья. Я иду безъ конвоя. Морозъ -- крепкий, но на мне -- свой светеръ, своя кожанка, казенный, еще ББК-овский, бушлатъ, полученный вполне оффициально, и на ногахъ добротные ББКовские валенки, полученные слегка по блату. Приятно идти по морозцу, почти на свободе, чувствуя, что хотя часть прежнихъ силъ, но все-таки вернулась... Мы съели уже две посылки съ воли. Две были раскрадены на почте и одна -- изъ палатки; было очень обидно... Передъ входомъ въ лагерь -- покосившаяся будка, передъ ней -- костеръ, и у костра -- двое вохровцевъ. Они тщательно проверяютъ мои документы. Лагерь крепко оплетенъ колючей проволокой и оцепленъ вооруженной охраной. Посты ВОХРа стоятъ и внутри лагеря. Всякое движение прекращено, и все население лагпункта заперто по своимъ баракамъ. Для того, чтобы не терять драгоценнаго рабочаго времени , для инвентаризации былъ выбранъ день отдыха -- все эти дни лагерникамъ для "отдыха" преподносится: то "ударникъ", то инвентаризация, то что-нибудь въ этомъ роде... Въ кабинете УРЧ начальство заканчиваетъ последния распоряжения, и я вижу, что решительно ничемъ мне "руководить" не придется. Тамъ, где дело касается мероприятий раздевательнаго и ограбительнаго характера, "активъ" действуетъ молниеносно и безъ промаха. Только на это онъ, собственно, и тренированъ. Только на это онъ и способенъ. Я думалъ, что на пространстве "одной шестой части земного шара" ограблено уже все, что только можно ограбить. Оказалось, что я ошибался. Въ этотъ день мне предстояло присутствовать при ограблении такой голи и такой нищеты, что дальше этого грабить, действительно, физически уже нечего. Разве что -- сдирать съ людей кожу для экспорта ея заграницу... ВШИВЫЙ АДЪ Въ бараке -- жара и духота. Обе стандартныхъ печурки раскалены почти до бела. По бараку мечутся, какъ угорелые, оперативники, вохровцы, лагерники и всякое начальство местнаго масштаба. Безтолковый начальственно-командный крикъ, подзатыльники, гнетущий лагерный матъ. До жути оборванные люди, истощенныя землисто-зеленыя лица... Въ одномъ конце барака -- столъ для "комиссии". "Комиссия" -- это, собственно, я -- и больше никого.
|