Какъ я ни упирался -- къ концу инвентаризации въ углу барака набралась целая куча рвани, густо усыпанной вшами и немыслимой ни въ какой буржуазной помойке... -- Вы ихъ водите въ баню? -- спросилъ я начальника колонны. -- А въ чемъ ихъ поведешь? Да и сами не пойдутъ... По крайней мере половине барака въ баню идти действительно не въ чемъ... Есть, впрочемъ, и более одетые. Вотъ на одномъ -- одинъ валенокъ и одинъ лапоть! Валенокъ отбирается въ расчете на то, что въ какомъ-нибудь другомъ бараке будетъ отобранъ еще одинъ непарный. На несколькихъ горцахъ -- ихъ традиционныя бурки и -- почти ничего подъ бурками. Оперативники нацеливаются и на эти бурки, но бурки не входятъ въ списки лагернаго обмундирования, и горцевъ раскулачить не удается. ИДУЩиЕ НА ДНО Девятнадцатый кварталъ былъ своего рода штрафной командировкой -- если и не оффициально, то фактически. Конечно, не {228} такой, какою бываютъ настоящие, оффициальные, "штрафныя командировки", где фактически каждый вохровецъ имеетъ право, если не на жизнь и смерть любого лагерника, то, во всякомъ случае, на убийство "при попытке къ бегству". Сюда же сплавлялся всякаго рода отпетый народъ -- прогульщики, промотчики, филоны, урки, но еще больше было случайнаго народу, почему-либо не угодившаго начальству. И, какъ везде, урки были менее голодны и менее голы, чемъ мужики, рабочие, нацмены. Урка всегда сумеетъ и для себя уворовать, и переплавить куда-нибудь уворованное начальствомъ... Къ тому-же -- это социально близкий элементъ... Я помню гиганта крестьянина -- сибиряка. Какой нечеловеческой мощи долженъ былъ когда-то быть этотъ мужикъ. Когда оперативники стащили съ него его рваный и грязный, но все еще старательно заплатанный бушлатъ, -- то подъ вшивою рванью рубахи обнажились чудовищные суставы и сухожилия. Мускулы -- голодъ уже съелъ. На месте грудныхъ мышцъ оставались впадины, какъ лунные кратеры, на дне которыхъ проступали ребра. Своей огромной мозолистой лапой мужикъ стыдливо прикрывалъ дыры своего туалета -- сколько десятинъ степи могла бы запахать такая рука! Сколько ртовъ накормить!.. Но степь остается незапаханной, рты -- ненакормленными, а самъ обладатель этой лапы вотъ -- догниваетъ здесь заживо... Фантастически глупо все это... -- Какъ вы попали сюда? -- спрашиваю я этого мужика. -- За кулачество... -- Нетъ, вотъ на этотъ лагпунктъ?.. -- Да, вотъ, аммоналка покалечила... Мужикъ протягиваетъ свою искалеченную левую руку. Теперь -- все понятно... На постройке канала людей пропускали черезъ трехъ-пятидневные курсы подрывниковъ и бросали на работу. Этого требовали " больше вицкие темпы". Люди сотнями взрывали самихъ себя, тысячами взрывали другихъ, калечились, попадали въ госпиталь, потомъ въ "слабосилку" съ ея фунтомъ хлеба въ день... А могла ли вотъ такая чудовищная машина поддержать всю свою восьмипудовую массу однимъ фунтомъ хлеба въ день! И вотъ -- пошелъ мой Святогоръ шататься по всякаго рода чернымъ доскамъ и Леснымъ Речкамъ, попалъ въ "филоны" и докатился до девятнадцатаго квартала... Ему нужно было пудовъ пять хлеба, чтобы нарастить хотя бы половину своихъ прежнихъ мышцъ на месте теперешнихъ впадинъ, -- но этихъ пяти пудовъ взять было неоткуда. Они были утопией. Пожалуй, утопией была и мысль спасти этого гиганта отъ гибели, которая уже проступала въ его заострившихся чертахъ лица, въ глубоко запавшихъ, спрятанныхъ подъ мохнатыми бровями глазахъ... ___ Вотъ группа дагестанскихъ горцевъ. Они еще не такъ раздеты, какъ остальные, и мне удается полностью отстоять ихъ {229} одеяние. Но какая въ этомъ польза? Все равно ихъ въ полгода-годъ съедятъ, если не голодъ, то климатъ, туберкулезъ, цынга... Для этихъ людей, выросшихъ въ залитыхъ солнцемъ безводныхъ дагестанскихъ горахъ, ссылка сюда, въ тундру, въ болото, въ туманы, въ полярную ночь -- это просто смертная казнь въ разсрочку. И эти -- только на половину живы. Эти -- уже обречены, и ничемъ, решительно ничемъ, я имъ не могу помочь... Вотъ эта-то невозможность ничемъ, решительно ничемъ, помочь -- одна изъ очень жестокихъ сторонъ советской жизни. Даже когда самъ находишься въ положении, не требующемъ посторонней помощи... По мере того, какъ растетъ куча отобраннаго тряпья въ моемъ углу -- растетъ и куча уже обысканныхъ заключенныхъ. Они валяются вповалку на полу, на этомъ самомъ тряпье, и вызываютъ тошную ассоциацию червей на навозной куче. Какие-то облезлые урки подползаютъ ко мне и шепоткомъ -- чтобы не слышали оперативники -- выклянчиваютъ на собачью ножку махорки. Одинъ изъ урокъ, наряженный только въ кольсоны -- очень рваныя, сгребаетъ съ себя вшей и методически кидаетъ ихъ поджариваться на раскаленную жесть печурки. Вообще -- урки держатъ себя относительно независимо -- они хорохорятся и будутъ хорохориться до последняго своего часа.
|