Юра былъ принять автоматически, хотя въ техникуме делать ему было решительно нечего. Пиголицу не приняли, такъ какъ въ его формуляре была статья о терроре. Техникумъ этотъ былъ предприятиемъ совершенно идиотскимъ. Въ немъ было человекъ триста учащихся, были отделения: дорожное, гражданскаго строительства, геодезическое, {384} лесныхъ десятниковъ и какия-то еще. Въ составе преподавателей -- рядъ профессоровъ Петербурга и Москвы, конечно, заключенныхъ. Въ составе учащихся -- исключительно урки: принимали только "социально-близкий элементъ" -- следовательно, ни одинъ контръ-революционеръ и къ порогу не подпускался. Набрали три сотни полуграмотныхъ уголовниковъ, два месяца подтягивали ихъ до таблицы умножения, и уголовники совершенно открыто говорили, что они ни въ какомъ случае ни учиться, ни работать не собираются: какъ раньше воровали, такъ и въ дальнейшемъ будутъ воровать -- это на ослахъ воду возятъ, поищите себе другихъ ословъ... Юра былъ единственнымъ исключениемъ -- единственнымъ учащимся, имевшимъ въ формуляре контръ-революционныя статьи, но на подготовительные курсы Юра былъ принять по записке Радецкаго, а въ техникумъ -- по записке Успенскаго. О какой бы то ни было учебе въ этомъ техникуме и говорить было нечего, но среди учебныхъ пособий были карты района и компаса. Въ техникумъ Юра поступилъ съ единственной целью спереть и то, и другое, каковое намерение онъ въ свое время и привелъ въ исполнение. Въ этомъ техникуме я некоторое время преподавалъ физкультуру и русский языкъ, потомъ не выдержалъ и бросилъ сизифовъ трудъ, переливание изъ пустого въ порожнее. Русский языкъ имъ вообще не былъ нуженъ -- у нихъ былъ свой, блатной жаргонъ, а физкультуру они разсматривали исключительно съ утилитарной точки зрения, въ качестве, такъ сказать, подсобной дисциплины въ ихъ разнообразныхъ воровскихъ специальностяхъ... Впрочемъ, въ этотъ техникумъ водили иностранныхъ туристовъ и показывали: вотъ видите, какъ мы перевоспитываемъ... Откуда иностранцамъ было знать? Тутъ и я могъ бы поверить... Пиголицу въ техникумъ не пустили: въ его формуляре была статья о терроре. Правда, терроръ этотъ заключался только въ зуботычине, данной по поводу какихъ-то жилищныхъ склокъ какому-то секретарю ячейки, правда, большинство урокъ было не очень уверено въ 6 X 8 = 48, а Пиголицу мы съ Юрой дотянули до логарифмовъ включительно, правда, урки совершенно откровенно не хотели ни учиться въ техникуме, ни "перековываться" после его проблематичнаго окончания, а Пиголица за возможность учебы -- "да, я бы, знаете, ей Богу, хоть полъ жизни отдалъ бы"... но у Пиголицы была статья 58, 8. Юра сказалъ мне, что Пиголица совсемъ раздавленъ своей неудачей: собирается не то топиться, не то вешаться. Я пошелъ къ Корзуну. Корзунъ встретилъ меня такъ же корректно и благожелательно, какъ всегда. Я изложилъ ему свою просьбу о Пиголице. Корзунъ развелъ руками -- ничего не могу поделать: инструкция ГУЛАГа. Я былъ очень взвинченъ, очень раздраженъ и сказалъ Корзуну, что ужъ здесь-то, съ глазу на глазъ, объ инструкции ГУЛАГа, ей Богу, не стоило бы говорить, а то я начну разговаривать о перековке и о пользе лагерной физкультуры -- обоимъ будетъ неловко. Корзунъ пожалъ плечами: {385} -- И чего это васъ заело? -- Вы понимаете, Климченко (фамилия Пиголицы), въ сущности, единственный человекъ , который изъ этого техникума хоть что-нибудь вынесетъ. -- А вашъ сынъ ничего не вынесетъ? -- не безъ ехидства спросилъ Корзунъ. -- Сыну осталось сидеть ерунда, дорожнымъ десятникомъ онъ, конечно, не будетъ, я его въ Москву въ кино-институтъ переправлю... Послушайте, тов. Корзунъ, если ваши полномочия недостаточны для принятия Пиголицы -- я обращусь къ Успенскому. Корзунъ вздохнулъ: "экъ васъ заело!" Пододвинулъ къ себе бумажку. Написалъ. -- Ну, вотъ, передайте это непосредственно директору техникума. Пиголица зашелъ ко мне въ баракъ, какъ-то путано поблагодарилъ и исчезъ. Кабинка, конечно, понимала, что человекъ , который началъ делать столь головокружительную карьеру, можетъ сбросить со своего стола кость благотворительности, но отъ этого сущность его карьеры не меняется. Своей руки кабинка намъ все-таки не протянула. ...Возвращаясь вечеромъ къ себе въ баракъ, застаю у барака Акульшина. Онъ какъ-то исхудалъ, обросъ грязно-рыжей щетиной и видъ имелъ еще более угрюмый, чемъ обыкновенно. -- А я васъ поджидаю... Начальникъ третьяго лагпункта требуетъ, чтобы вы сейчасъ зашли. Начальникъ третьяго лагпункта ничего отъ меня требовать не могъ. Я собрался было въ этомъ тоне и ответить Акульшину, но, посмотревъ на него, увидалъ, что дело тутъ не въ начальнике третьяго лагпункта. -- Ну что-жъ, пойдемъ. Молча пошли.
|