Хорошо, попалась добрая душа, которая поставила намъ сто тридцать пять процентовъ. А если завтра доброй души не окажется? Перспективы могутъ быть очень невеселыми. Я догналъ нашего бригадира, угостилъ его папироской и завелъ съ нимъ разговоръ о предстоящихъ намъ работахъ и о томъ, кто, собственно, является нашимъ начальствомъ на этихъ работахъ. Къ термину "начальство" нашъ бригадиръ отнесся скептически. -- Э, какое тутъ начальство, все своя бражка. Это объяснение меня не удовлетворило. Внешность бригадира была несколько путаной: какая же "бражка" является для него "своей"? Я переспросилъ. -- Да въ общемъ же -- свои ребята. Рабочая публика. Это было яснее, но не на много. Во-первыхъ, потому, что сейчасъ въ России нетъ слоя, более разнокалибернаго, чемъ пресловутый рабочий классъ, и, во-вторыхъ, потому, что званиемъ рабочаго прикрывается очень много очень разнообразной публики: и урки, и кулаки, и делающие карьеру активисты, и интеллигентская молодежь, зарабатывающая пролетарские мозоли и пролетарский стажъ, и многие другие. -- Ну, знаете, рабочая публика бываетъ ужъ очень разная. Бригадиръ беззаботно передернулъ плечами. -- Где разная, а где и нетъ. Тутъ гаражи, электростанции, мастерския, мельницы. Кого попало не поставишь. Тутъ заведуютъ рабочие, которые съ квалификацией, съ царскаго времени рабочие. Квалифицированный рабочий, да еще съ царскаго времени -- это было уже ясно, определенно и весьма утешительно. Сто тридцать пять процентовъ выработки, лежавшие въ моемъ кармане, потеряли характеръ приятной неожиданности и приобрели некоторую закономерность: рабочий -- всамделишный, квалифицированный, да еще царскаго времени, не могъ не оказать намъ, интеллигентамъ, всей той поддержки, на которую онъ при данныхъ обстоятельствахъ могъ быть способенъ. Правда, при "данныхъ обстоятельствахъ" нашъ, еще неизвестный мне, комендантъ кое-чемъ и рисковалъ: а вдругъ бы кто-нибудь разоблачилъ нашу фактическую {257} выработку? Но въ Советской России люди привыкли къ риску и къ риску не только за себя самого. Не знаю, какъ кто, но лично я всегда считалъ теорию разрыва интеллигенции съ народомъ -- кабинетной выдумкой, чемъ-то весьма близкимъ къ такъ называемымъ сапогамъ всмятку, однимъ изъ техъ изобретений, на которыя такъ охочи и такие мастера русские пишущие люди. Сколько было выдумано всякихъ мировоззренческихъ, мистическихъ, философическихъ и потустороннихъ небылицъ! И какая отъ всего этого получилась путаница въ терминахъ, понятияхъ и мозгахъ! Думаю, что ликвидация всего этого является основной, насущнейшей задачей русской мысли, вопросомъ жизни и смерти интеллигенции, не столько подсоветской -- тамъ процессъ обезвздоривания мозговъ "въ основномъ" уже проделанъ -- сколько эмигрантской. ...Въ 1921-22 году Одесса переживала такъ называемые "дни мирнаго возстания". "Рабочие" ходили по квартирамъ "буржуазии" и грабили все, что де-юре было лишнимъ для буржуевъ и де-факто казалось нелишнимъ для возставшихъ. Было очень просто сказать: вотъ вамъ ваши рабочие, вотъ вамъ русский рабочий классъ. А это былъ никакой не классъ, никакие не рабочие. Это была портовая шпана, лумпенъ-пролетариатъ Молдаванки и Пересыпи, всякие отбившиеся люди, такъ сказать, генеалогический корень нынешняго актива. Они не были рабочими въ совершенно такой же степени, какъ не былъ интеллигентомъ дореволюционный околодочный надзиратель, бивший морду пьяному дворнику, какъ не былъ интеллигентомъ -- то-есть профессионаломъ умственнаго труда -- старый баринъ, пропивавший последния закладныя. Все эти мистически кабинетныя теории и прозрения сыграли свою жестокую роль. Они раздробили единый народъ на противостоящия другъ другу группы. Отбросы классовъ были представлены, какъ характерные представители ихъ. Большевизмъ, почти гениально использовавъ путаницу кабинетныхъ мозговъ, извлекъ изъ нея далеко не кабинетныя последствия. Русская революция, которая меня, какъ и почти всехъ русскихъ интеллигентовъ, спихнула съ "верховъ" -- въ моемъ случае, очень относительныхъ -- и погрузила въ "низы" -- въ моемъ случае, очень неотносительные (уборка мусорныхъ ямъ въ концлагере -- чего ужъ глубже) -- дала мне блестящую возможность проверить свои и чужия точки зрения на некоторые вопросы. Долженъ сказать откровенно, что за такую проверку годомъ концентрационнаго лагеря заплатить стоило. Склоненъ также утверждать, что для некоторой части российской эмиграции годъ концлагеря былъ бы великолепнымъ средствомъ для протирания глазъ и приведения въ порядокъ мозговъ. Очень вероятно, что некоторая группа новыхъ возвращенцевъ этимъ средствомъ принуждена будетъ воспользоваться. Въ те дни, когда культурную Одессу грабили "мирными возстаниями", я работалъ грузчикомъ въ Одесскомъ рабочемъ кооперативе.
|