Айдате къ намъ въ кабинку. Чайкомъ угостимъ... Мы съ великой готовностью устремились въ кабинку. Монтеры -- народъ дружный и хозяйственный. Кабинка представляла собою досчатую пристроечку, внутри были нары, человекъ этакъ на 10--15, стоялъ большой чисто выструганный столъ, на стенкахъ висели географическия карты -- старыя, изодранныя и старательно подклеенныя школьныя полушария, висело весьма скромное количество вождей, такъ сказать, -- ни энтузиазма, но и ни контръ-революции, вырезанные изъ какихъ-то журналовъ портреты Тургенева, Достоевскаго и Толстого -- тоже изорванные и тоже подклеенные. Была полочка съ книгами -- десятка четыре книгъ. Была шахматная доска и самодельные шахматы. На специальныхъ полочкахъ съ какими-то дырками были поразвешаны всякие слесарные и монтерские инструменты. Основательная печурка -- не жестяная, а каменная -- пылала приветливо и уютно. Надъ ней стоялъ громадный жестяной чайникъ, и изъ чайника шелъ паръ. Все это я, впрочемъ, увиделъ только после того, какъ снялъ и протеръ запотевшия очки. Увиделъ и человека, который натужнымъ {269} басомъ звалъ насъ въ кабинку -- это оказался рабочий, давеча снабдивший насъ старорежимной пилой. Рабочий тщательно приперъ за нами двери. -- Никуда такое дело не годится. По такой погоде -- пусть сами пилятъ, сволочи. Этакъ -- былъ носъ, хвать -- и нету... Что вамъ -- казенныя дрова дороже своего носа? Къ чортовой матери. Посидите, обогрейтесь, снимите бушлаты, у насъ тутъ тепло. Мы сняли бушлаты. На столе появился чаекъ -- конечно, по советски: просто кипятокъ, безъ сахару и безо всякой заварки... Надъ нарами высунулась чья-то взлохмаченная голова. -- Что, Ванъ Палычъ, пильщиковъ нашихъ приволокъ? -- Приволокъ. -- Давно бы надо. Погодка стоитъ, можно сказать, партейная. Ну, и сволочь же погода, прости Господи. Чаекъ, говоришь, есть. Сейчасъ слезу. Съ наръ слезъ человекъ летъ тридцати, невысокаго роста смуглый крепышъ съ неунывающими, разбитными глазами -- чемъ-то онъ мне напоминалъ Гендельмана. -- Ну, какъ вы у насъ въ гостяхъ -- позвольте ужъ представиться по всей форме: Петръ Мироновичъ Середа, потомственный почетный пролетарий. Былъ техникомъ, потомъ думалъ быть инженеромъ, а сижу вотъ здесь. Статья 58, пунктъ 7,7 срокъ -- десять, пять отсиделъ. А это, -- Середа кивнулъ на нашего смешливаго рабочаго съ пилой, -- это, какъ говорится, просто Ленчикъ. Ванъ Палычъ Ленчикъ. Изъ неунывающаго трудящаго классу. Пунктъ пятьдесятъ девять -- три.8 А сроку всего пять. Повезло нашему Ленчику. Людей резалъ, можно сказать, почемъ зря -- а летъ-то всего пять... Ленчикъ запихнулъ въ печку полено -- вероятно, нашей же пилки -- вытеръ руку объ штаны. -- Значитъ, давайте знакомиться по всей форме. Только фамилия моя не Ленчикъ -- Миронычъ -- онъ мастеръ врать, -- а Ленчицкий. Но для простоты обращения -- я и за Ленчика хожу... Хлеба хотите? Хлебъ у насъ былъ свой. Мы отказались и представились "по всей форме". -- Это мы знаемъ, -- сказалъ Середа, -- Мухинъ объ васъ уже все доложилъ. Да вотъ онъ, кажется, и топаетъ. За дверью раздался ожесточенный топотъ ногъ, обивающихъ снегъ, и въ кабинку вошли двое: Мухинъ и какой-то молодой парнишка летъ двадцати двухъ -- двадцати трехъ. Поздоровались. Парнишка пожалъ намъ руки и хмыкнулъ что-то невразумительное. 7 Вредительство. 8 Бандитизмъ. -- А ты, Пиголица, ежели съ людьми знакомишься, такъ скажи, какъ тебя и по батюшке и по матушке величать... Когда это мы тебя, дите ты колхозное, настоящему обращению {270} выучимъ. Былъ бы я на месте папашки твоего званаго -- такъ поролъ бы я тебя на каждомъ общемъ собрании. Мухинъ устало сложилъ свои инструменты. -- Брось ты, Ленчикъ, зубоскалить. -- Да, Господи-же, здесь однимъ зубоскальствомъ и прожить можно. Ежели бы мы съ Середой не зубоскалили бы и день и ночь -- такъ ты бы давно повесился. Мы тебя, братокъ, однимъ зубоскальствомъ отъ петли спасаемъ... Нету у людей благодарности. Ну, давайте что ли съ горя чай пить. Уселись за столъ. Пиголица мрачно и молчаливо нацедилъ себе кружку кипятку, потомъ, какъ бы спохватившись, передалъ эту кружку мне. Ленчикъ лукаво подмигнулъ мне: обучается, дескать, парень "настоящему обращению". Середа полезъ на свои нары и извлекъ оттуда небольшую булку белаго хлеба, порезалъ ее на части и молча разложилъ передъ каждымъ изъ присутствующихъ. Белаго хлеба мы не видали съ момента нашего водворения въ ГПУ. Юра посмотрелъ на него не безъ вожделения въ сердце своемъ и сказалъ: -- У насъ, товарищи, свой хлебъ есть, спасибо, не стоитъ... Середа посмотрелъ на него съ деланной внушительностью. -- А вы, молодой человекъ, не кочевряжтесь, берите примеръ со старшихъ -- те отказываться не будутъ.
|