Солнце взошло, разогнало туманъ и комаровъ; внизу разстилалось крохотное озерко, такое спокойное, уютное и совсемъ домашнее, словно нигде въ мире не было лагерей... -- Въ сущности, теперь бы самое время поспать, -- сказалъ Юра. Забрались въ кусты, разложили плащъ. Юра посмотрелъ на меня взоромъ какого-то открывателя Америки. -- А ведь, оказывается, все-таки драпанули, чортъ его дери... -- Не кажи гопъ, пока не перескочилъ... -- Перескочимъ. А ей-Богу, хорошо. Если бы еще по двухстволке, да по парабеллюму... вотъ была бы жизнь. ПОРЯДОКЪ ДНЯ Шли мы такъ. Просыпались передъ разсветомъ, кипятили чай, шли до 11 часовъ. Устраивали привалъ, варили кашу, гасили костеръ и, отойдя на версту, снова укладывались спать. На техъ местахъ, где раскладывались костры, мы не ложились никогда: дымъ и светъ костра могли быть замечены, и какой-нибудь заблудший въ лесахъ активистъ, вынюхивающий беглецовъ, или урка, ищущий еды и паспорта, или приграничный мужикъ, отсеянный отъ всякихъ контръ-революционныхъ плевелъ и чающий заработать куль муки, могли бы пойти на костеръ и застать насъ спящими. Вставали часовъ въ пять и снова шли до темноты. Снова привалъ съ кашей и ночлегъ. Съ ночными привалами было плохо. Какъ мы ни прижимались другъ къ другу, какъ мы ни укутывались всемъ, что у насъ было, мокрый холодъ приполярной ночи пронизывалъ насквозь. Потомъ мы приноровились. Срезывали ножами целыя полотнища моха и накрывались имъ. За воротъ забирались целые батальоны всякой насекомой твари, хвои, комки земли, но было тепло. Нашъ суррогатъ карты въ первые же дни обнаружилъ свою полную несостоятельность. Реки на карте и реки въ натуре текли каждая по своему усмотрению, безъ всякаго согласовании съ советскими картографическими заведениями. Впрочемъ, и досоветския карты были не лучше. Для первой попытки нашего побега въ 1932 году я раздобылъ трехверстки этого района. Такихъ трехверстокъ у меня было три варианта: оне совпадали другъ съ другомъ только въ самыхъ общихъ чертахъ, и даже такая река, какъ Суна, на каждой изъ нихъ текла по особому. Но это насъ не смущало: мы действовали по принципу некоего героя Джека Лондона: что бы тамъ ни случилось, держите прямо на западъ. Мы держали прямо на западъ. Одинъ изъ насъ шелъ впереди, проверяя направление или по солнцу, или по компасу, другой шелъ шагахъ въ двадцати сзади, выправляя мелкия извилины пути. А этихъ извилинъ было очень много. Иногда въ {465} лабиринтахъ озеръ, болотъ и протоковъ приходилось делать самыя запутанныя петли и потомъ съ великимъ трудомъ возстанавливать затерянную прямую нашего маршрута. Въ результате всехъ этихъ предосторожностей -- а можетъ быть, и независимо отъ нихъ -- мы черезъ шестнадцать сутокъ петлистыхъ скитаний по тайге вышли точно въ намеченное место. Ошибка верстъ въ тридцать къ северу или къ югу могла бы намъ дорого обойтись: на юге граница делала петлю, и мы, перейдя ее и двигаясь по прежнему на западъ, рисковали снова попасть на советскую территорию и, следовательно, быть вынужденными перейти границу три раза. На троекратное везенье расчитывать было трудно. На севере же къ границе подходило стратегическое шоссе, на немъ стояло большое село Поросозеро, въ селе была пограничная комендатура, стояла большая пограничная часть, что-то вроде полка, и туда соваться не следовало. Дни шли однообразной чередой. Мы двигались медленно. И торопиться было некуда, и нужно было расчитывать свои силы такъ, чтобы тревога, встреча, преследование никогда не могли бы захватить насъ уже выдохшимися, и, наконецъ, съ нашими рюкзаками особенной скорости развить было нельзя. Моя рана на спине оказалась гораздо более мучительной, чемъ я предполагалъ. Какъ я ни устраивался со своимъ рюкзакомъ, время отъ времени онъ все-таки сползалъ внизъ и срывалъ подживающую кожу. После долгихъ споровъ я принужденъ былъ переложить часть моего груза въ Юринъ рюкзакъ -- тогда на Юриной спине оказалось четыре пуда, и Юра еле выволакивалъ свои ноги... ПЕРЕПРАВЫ Часъ за часомъ и день за днемъ повторялась приблизительно одна и та же последовательность: перепутанная и заваленная камнями чаща леса на склоне горы, потомъ непроходимые завалы бурелома на ея вершине, потомъ опять спускъ и лесъ -- потомъ болото или озеро. И вотъ -- выйдемъ на опушку леса -- и передъ нами на полверсты-версту шириной разстилается ржавое карельское болото, длинной полосой протянувшееся съ северо-запада на юго-востокъ -- въ направлении основной массы карельскихъ хребтовъ... Утромъ -- въ тумане или вечеромъ -- въ сумеркахъ мы честно месили болотную жижу, иногда проваливаясь по поясъ, иногда переправляясь съ кочки на кочку и неизменно вспоминая при этомъ Бориса. Мы вдвоемъ -- и не страшно.
|