Мы ожидали Урала или Сибири, и попади въ районъ полутораста-двухсотъ верстъ до границы. Мы были уверены, что намъ не удастся удержаться всемъ вместе -- и вотъ мы пока что идемъ рядышкомъ. Все, что насъ ждетъ дальше, будетъ легче того, что осталось позади. Здесь -- мы выкрутимся. И такъ, въ сущности, недолго осталось выкручиваться: январь, февраль... въ июле мы уже будемъ где-то въ лесу, по дороге къ границе... Какъ это все устроится -- еще неизвестно, но мы это устроимъ... Мы люди тренированные, люди большой физической силы и выносливости, люди, не придавленные неожиданностью ГПУ-скаго приговора и перспективами долгихъ летъ сиденья, заботами объ оставшихся на воле семьяхъ... Въ общемъ -- все наше концлагерное будущее представлялось намъ приключениемъ суровымъ и опаснымъ, но не лишеннымъ даже и некоторой доли интереса. Несколько более мрачно былъ настроенъ Борисъ, который видалъ и Соловки и въ Соловкахъ видалъ вещи, которыхъ человеку лучше бы и не видеть... Но ведь тотъ же Борисъ даже и изъ Соловковъ выкрутился, правда потерявъ более половины своего зрения. Это настроение бодрости и, такъ сказать, боеспособности въ значительной степени определило и наши лагерныя впечатления, и нашу лагерную судьбу. Это, конечно, ни въ какой степени не значитъ, чтобы эти впечатления и эта судьба были обычными для лагеря. Въ подавляющемъ большинстве случаевъ, вероятно, въ 99 изъ ста, лагерь для человека является катастрофой. Онъ его ломаетъ и психически, и физически -- ломаетъ непосильной работой, голодомъ, жестокой системой, такъ сказать, психологической эксплоатации, когда человекъ самъ выбивается изъ последнихъ силъ, чтобы сократить срокъ своего пребывания въ лагере, -- но все же, главнымъ образомъ, ломаетъ не прямо, а косвенно: заботой о семье. Ибо семья человека, попавшаго въ лагерь, обычно лишается всехъ гражданскихъ правъ и въ первую очередь -- права на продовольственную карточку. Во многихъ случаяхъ это означаетъ голодную смерть. Отсюда -- вотъ эти неправдоподобныя продовольственныя посылки изъ лагеря на волю, о которыхъ я буду говорить позже. И еще одно обстоятельство: обычный советский гражданинъ очень плотно привинченъ къ своему месту и вне этого места видитъ очень мало. Я не былъ привинченъ ни къ какому месту и виделъ въ России очень много. И если лагерь меня и поразилъ, такъ только темъ обстоятельствомъ, что въ немъ не было решительно ничего особеннаго. Да, конечно, каторга. Но где же въ России, кроме Невскаго и Кузнецкаго, нетъ каторги? На постройке Магнитостроя такъ называемый "энтузиазмъ" обошелся приблизительно въ двадцать две тысячи жизней. На Беломорско-Балтийскомъ канале онъ обошелся около ста тысячъ. Разница, конечно, есть, но не такая ужъ, по советскимъ масштабамъ, существенная. {60} Въ лагере людей разстреливали въ большихъ количествахъ, но те, кто считаетъ, что о всехъ разстрелахъ публикуетъ советская печать, совершаютъ некоторую ошибку. Лагерные бараки -- отвратительны, но на воле я видалъ похуже и значительно похуже. Очень возможно, что въ процентномъ отношении ко всему лагерному населенно количество людей, погибшихъ отъ голода, здесь выше, чемъ, скажемъ, на Украине, -- но съ голода мрутъ и тутъ, и тамъ. Объемъ "правъ" и безграничность безправия, -- примерно, такие же, какъ и на воле. И здесь, и тамъ есть масса всяческаго начальства, которое имеетъ полное право или прямо разстреливать, или косвенно сжить со свету, но никто не имеетъ права ударить, обругать или обратиться на ты. Это, конечно, не значитъ, что въ лагере не бьютъ... Есть люди, для которыхъ лагеря на много хуже воли, есть люди, для которыхъ разница между лагеремъ и волей почти незаметна, есть люди -- крестьяне, преимущественно южные, украинские, -- для которыхъ лагерь лучше воли. Или, если хотите, -- воля хуже лагеря. Эти очерки -- несколько оптимистически окрашенная фотография лагерной жизни. Оптимизмъ исходитъ изъ моихъ личныхъ переживаний и мироощущения, а фотография -- оттого, что для антисоветски настроеннаго читателя агитация не нужна, а советски настроенный -- все равно ничему не поверитъ. "И погромче насъ были витии"... Энтузиастовъ не убавишь, а умнымъ -- нужна не агитация, а фотография. Вотъ, въ меру силъ моихъ, я ее и даю. ВЪ БАРАКе Представьте себе грубо сколоченный досчатый гробообразный ящикъ, длиной метровъ въ 50 и шириной метровъ въ 8. По середине одной изъ длинныхъ сторонъ прорублена дверь. По середине каждой изъ короткихъ -- по окну. Больше оконъ нетъ. Стекла выбиты, и дыры позатыканы всякаго рода тряпьемъ. Таковъ баракъ съ внешней стороны. Внутри, вдоль длинныхъ сторонъ барака, тянутся ряды сплошныхъ наръ -- по два этажа съ каждой стороны. Въ концахъ барака -- по железной печурке, изъ техъ, что зовутся времянками, румынками, буржуйками -- нехитрое и, кажется, единственное изобретение эпохи военнаго коммунизма.
|