Я ему докладываю, что я и для чего я приехалъ, и перехожу къ "дискуссии". Я {413} говорю, что въ самой колонии ни о какой физкультуре не можетъ быть и речи -- одни камни. -- Ну, да это мы и безъ васъ понимаемъ. Наша амбулатория делаетъ по сто-двести перевязокъ въ день... Расшибаютъ себе головы вдребезги... -- Необходимо перевести колонию въ какое-нибудь другое место. По приезде въ Медгору я поставлю этотъ вопросъ; надеюсь, товарищъ Видеманъ, и вы меня поддержите. Вы, конечно, сами понимаете: въ такой дыре, при такихъ климатическихъ условияхъ... Но моя дискуссия лопается сразу, какъ мыльный пузырь. -- Все это всемъ и безъ васъ известно. Есть распоряжение изъ ГУЛАГа оставить колонию здесь. Не о чемъ разговаривать... Да, тутъ разговаривать, действительно, нечего. Съ Успенскимъ договориться о переводе колонии, пожалуй, было бы можно: выдумалъ бы еще какую-нибудь халтуру, вроде спартакиады. Но разговаривать съ ГУЛАГомъ у меня возможности не было никакой. Я все-таки рискую задать вопросъ: "А чемъ, собственно, мотивировано приказание оставить колонию здесь"? -- Ну, чемъ тамъ оно мотивировано -- это не ваше дело. Н-да, дискуссировать здесь трудновато. Я докладываю о своей находке въ лесу -- хорошо бы соорудить спортивную площадку. -- Ну, вотъ это дело... Всехъ туда пускать мы не можемъ. Пусть вамъ завтра Полюдовъ подберетъ человекъ сто понадежнее, берите лопаты или что тамъ и валяйте... Только вотъ что: лопатъ у насъ нету. Какъ-то брали въ Южномъ Городке, да потомъ не вернули. Не дадутъ, сволочи, разве что вамъ -- человеку свежему... Я досталъ лопаты въ Южномъ Городке -- одномъ изъ лагпунктовъ водораздельскаго отделения. На утро сто безпризорниковъ выстроилось во дворе колонии рваной и неистово галдящей колонной. Все рады попасть въ лесъ, всемъ осточертело это сидение за проволокой, безъ учебы, безъ дела и даже безъ игръ. Колонну окружаетъ еще несколько сотъ завистливыхъ рожицъ: "дяденька, возьмите и меня", "товарищъ инструкторъ, а мне можно"... Но я чувствую, что съ моимъ предприятиемъ творится что-то неладное. Воспитатели мечутся, какъ угорелые, изъ штаба въ Вохръ и изъ Вохра въ штабъ. А мы все стоимъ и стоимъ. Наконецъ, выясняется: начальникъ Вохра требуетъ, чтобы кто-нибудь изъ воспитателей расписался на списке отправляемыхъ на работу ребятъ, взявъ на себя, такимъ образомъ, ответственность за ихъ, такъ сказать, сохранность, за то, что они не разбегутся. Никто расписываться не хочетъ. Видемана въ колонии нетъ. Распорядиться некому. Боюсь, что изъ моего предприятия ничего не выйдетъ и что колонну придется распустить по баракамъ, но чувствую -- для ребятъ это будетъ великимъ разочарованиемъ. -- Ну, а если распишусь я? -- Ну, конечно... Только въ случае побега кого-нибудь, вамъ и отвечать придется... Мы идемъ въ Вохръ, и тамъ я равнодушно подмахиваю свою фамилию подъ длиннымъ спискомъ отправляемыхъ на работу {414} ребятъ. Начальникъ Вохра провожаетъ меня весьма неопределеннымъ напутствиемъ: -- Ну, смотрите же! ___ На будущей площадке выясняется, что въ качестве рабочей силы мои безпризорники не годятся решительно никуда. Несмотря на ихъ волчью выносливость къ холоду и къ голоду, работать они не могутъ: не хватаетъ силъ. Тяжелыя лопаты оттягиваютъ ихъ тоненькия, какъ тростинки, руки, дыхания не хватаетъ, мускульной выносливости нетъ никакой. Работа идетъ порывами -- то сразу бросаются все, точно рыбья стайка по неслышной команде своего немого вожака, то сразу все останавливаются, кидаютъ лопаты и укладываются на мокрой холодной траве. Я ихъ не подгоняю. Торопиться некуда. Какой-то мальчишка выдвигаетъ проектъ: вместо того, чтобы выкорчевывать пни -- разложить по хорошему костру на каждомъ изъ нихъ: вотъ они постепенно сгорятъ и истлеютъ. Раскладывать тридцать костровъ -- рискованно, но штуки три мы все-таки разжигаемъ. Я подсаживаюсь къ группе ребятъ у одного изъ костровъ. -- А ты, дядь, на пенекъ сядай, а то штаны замочишь. Я сажусь на пенекъ и изъ внутренняго кармана кожанки достаю пачку махорки. Жадные глаза смотрятъ на эту пачку. Я свертываю себе папиросу и молча протягиваю пачку одному изъ ближайшихъ мальчишекъ. -- Можно свернуть? -- несколько недоумевающе спрашиваетъ онъ. -- Вертайте. -- Нетъ, мы не всю. -- Да хоть и всю. -- Такъ мы, дядя, половину отсыпемъ. -- Валяйте всю, у меня еще махорка есть. -- Ишь ты... Достаются какие-то листки -- конечно, изъ завклубовской библиотеки, -- ребята быстро и деловито распределяютъ между собой полученную махорку. Черезъ минуту все торжественно и молча дымятъ. Молчу и я. -- Дядь, а дядь, а площадку-то эту -- зачемъ строимъ? -- Такъ я же вамъ, ребята, еще въ колонии, передъ строемъ объяснилъ -- въ футболъ будете играть. -- Такъ это -- для митингу, вралъ, небось, дядя, а? Я объясняю еще разъ.
|