Крестьяне сидятъ, растерянные и пришибленные, вспоминая, вероятно, свои семьи, раскиданныя по всемъ отдаленнымъ местамъ великаго отечества трудящихся, свои заброшенныя поля и навсегда покинутыя деревни... Да, мужичкамъ будетъ чемъ вспомнить "победу трудящихся классовъ".... Уже передъ самымъ концомъ инвентаризации передъ моимъ столомъ предсталъ какой-то старичекъ, летъ шестидесяти, совсемъ седой и дряхлый. Трясущимися отъ слабости руками онъ началъ разстегивать свою рвань. Въ списке стояло: Авдеевъ, А. С. Преподаватель математики. 42 года... Сорокъ два года... На годъ моложе меня... А передо мною стоялъ старикъ, совсемъ старикъ... -- Ваше фамилия Авдеевъ?.. -- Да, да. Авдеевъ, Авдеевъ, -- заморгалъ онъ, какъ-то суетливо, продолжая разстегиваться... Стало невыразимо, до предела противно... Вотъ мы -- два культурныхъ человека... И этотъ старикъ стоитъ передо мною, разстегиваетъ свои последния кольсоны и боится, чтобы ихъ у него не отобрали, чтобы я ихъ не отобралъ... О, чортъ!.. Къ концу этой подлой инвентаризации я уже несколько укротилъ оперативниковъ. Они еще слегка рычали, но не такъ рьяно кидались выворачивать людей наизнанку, а при достаточно выразительномъ взгляде -- и не выворачивали вовсе: и собачья натаска имеетъ свои преимущества. И поэтому я имелъ возможность сказать Авдееву: -- Не надо... Забирайте свои вещи и идите... Онъ, дрожа и оглядываясь, собралъ свое тряпье и исчезъ на нарахъ... {230} Инвентаризация кончалась... Отъ этихъ страшныхъ лицъ, отъ жуткаго тряпья, отъ вшей, духоты и вони -- у меня начала кружиться голова. Я, вероятно, былъ бы плохимъ врачемъ. Я не приспособленъ ни для лечения гнойниковъ... ни даже для описания ихъ. Я ихъ стараюсь избегать, какъ только могу... даже въ очеркахъ... Когда въ кабинке УРЧ подводились итоги инвентаризации, начальникъ лагпункта попытался -- и въ весьма грубой форме -- сделать мне выговоръ за то, что по моему бараку было отобрано рекордно малое количество борохла. Начальнику лагпункта я ответилъ не такъ, можетъ быть, грубо, но подчеркнуто, хлещуще резко. На начальника лагпункта мне было наплевать съ самаго высокаго дерева его лесосеки. Это уже были не дни Погры, когда я былъ еще дезориентированнымъ или, точнее, еще не съориентировавшимся новичкомъ и когда каждая сволочь могла ступать мне на мозоли, а то и на горло... Теперь я былъ членомъ фактически почти правящей верхушки технической интеллигенции, частицей силы, которая этого начальника со всеми его советскими заслугами и со всемъ его советскимъ активомъ могла слопать въ два счета -- такъ, что не осталось бы ни пуха, ни пера... Достаточно было взяться за его арматурные списки... И онъ это понялъ. Онъ не то, чтобы извинился, а какъ-то поперхнулся, смякъ и даже далъ мне до Подпорожья какую-то полудохлую кобылу, которая кое-какъ доволокла меня домой. Но вернуться назадъ кобыла уже была не въ состоянии... ПРОФЕССОРЪ АВДеЕВЪ Въ "штабе" свирьлаговскаго отделения подобралась группа интеллигенции, которая отдавала себе совершенно ясный отчетъ въ схеме советскаго жития вообще и лагернаго -- въ частности. Для понимания этой схемы лагерь служить великолепнымъ пособиемъ, излечивающимъ самыхъ закоренелыхъ советскихъ энтузиастовъ. Я вспоминаю одного изъ такихъ энтузиастовъ -- небезызвестнаго фельетониста "Известий", Гарри. Онъ по какой-то опечатке ГПУ попалъ въ Соловки и проторчалъ тамъ годъ. Потомъ эта опечатка была какъ-то исправлена, и Гарри, судорожно шагая изъ угла въ уголъ московской комнатушки, разсказывалъ чудовищныя вещи о великомъ соловецкомъ истреблении людей и истерически повторялъ: -- Нетъ, но зачемъ мне показали все это?.. Зачемъ мне дали возможность видеть все это?.. Ведь я когда-то верилъ... Грешный человекъ -- я не очень верилъ Гарри. Я не очень верилъ даже своему брату, который разсказывалъ о томъ же великомъ истреблении, и о которомъ ведь я твердо зналъ, что онъ вообще не вретъ... Казалось естественнымъ известное художественное преувеличение, некоторая сгущенность красокъ, вызванная всемъ пережитымъ... И -- больше всего -- есть вещи, въ которыя не хочетъ верить человеческая биология, не хочетъ верить человеческое нутро... Если поверить, -- ужъ очень какъ-то {231} невесело будетъ смотреть на Божий миръ, въ которомъ возможны такия вещи... Гарри, впрочемъ, снова пишетъ въ "Известияхъ" -- что ему остается делать?.. Группа интеллигенции, заседавшая въ штабе Свирьлага, тоже "видела все это", видела все способы истребительно-эксплоатационной системы лагерей, и у нея не оставалось ни иллюзий о советскомъ рае, ни возможности изъ него выбраться. И у нея была очень простая "политическая платформа": въ этой гигантской мясорубке сохранить, во-первыхъ, свою собственную жизнь и, во-вторыхъ, -- жизнь своихъ ближнихъ.
|