Умное, властолюбивое лицо. На Соловкахъ его называли "Соловецкимъ Наполеономъ"... Да, этого на мякине не проведешь... Но не на мякине же я и собираюсь его провести... Онъ не то, чтобы ощупывалъ меня глазами, а какъ будто какимъ-то точнымъ инструментомъ измерялъ каждую часть моего лица и фигуры. -- Садитесь. Я сажусь. -- Это вашъ проектъ? -- Мой. -- Вы давно въ лагере? -- Около полугода. -- Гмъ... Стажъ невеликъ. Лагерныя условия знаете? -- Въ достаточной степени для того, чтобы быть увереннымъ въ исполнимости моего проекта. Иначе я вамъ бы его и не предлагалъ... На лице Успенскаго настороженность и, пожалуй, недоверие. -- У меня о васъ хорошие отзывы... Но времени слишкомъ мало. По климатическимъ условиямъ мы не можемъ проводить праздникъ позже середины августа. Я вамъ советую всерьезъ подумать. -- Гражданинъ начальникъ, у меня обдуманы все детали. -- А ну, разскажите... Къ концу моего коротенькаго доклада Успенский смотритъ на меня довольными и даже улыбающимися глазами. Я смотрю на него примерно такъ же, и мы оба похожи на двухъ жуликоватыхъ авгуровъ. -- Берите папиросу... Такъ вы это все беретесь провести? Какъ бы только намъ съ вами на этомъ деле не оскандалиться... -- Товарищъ Успенский... Въ одиночку, конечно, я ничего не смогу сделать, но если помощь лагерной администрации... -- Объ этомъ не безпокойтесь. Приготовьте завтра мне для подписи рядъ приказовъ -- въ томъ духе, о которомъ вы говорили. Поккалну я дамъ личныя распоряжения... -- Товарищъ Поккалнъ сейчасъ здесь. -- А, темъ лучше... Успенский нажимаетъ кнопку звонка. {348} -- Позовите сюда Поккална. Входитъ Поккалнъ. Немая сцена. Поккалнъ стоитъ передъ Успенскимъ более или менее на вытяжку. Я, червь у ногъ Поккална, сижу въ кресле не то, чтобы развалившись, но все же заложивъ ногу на ногу, и покуриваю начальственную папиросу. -- Вотъ что, товарищъ Поккалнъ... Мы будемъ проводить общелагерную спартакиаду. Руководить ея проведениемъ будетъ т. Солоневичъ. Вамъ нужно будетъ озаботиться следующими вещами: выделить специальные фонды усиленнаго питания на 60 человекъ -- срокомъ на 2 месяца, выделить отдельный баракъ или палатку для этихъ людей, обезпечить этотъ баракъ обслуживающимъ персоналомъ, дать рабочихъ для устройства тренировочныхъ площадокъ... Пока, товарищъ Солоневичъ, кажется, все? -- Пока все. -- Ну, подробности вы сами объясните тов. Поккалну. Только, тов. Поккалнъ, имейте въ виду, что спартакиада имеетъ большое политическое значение и что подготовка должна быть проведена въ порядке боевого задания... -- Слушаю, товарищъ начальникъ... Я вижу, что Поккалнъ не понимаетъ окончательно ни черта. Онъ ни черта не понимаетъ ни насчетъ спартакиады, ни насчетъ "политическаго значения". Онъ не понимаетъ, почему "боевое задание" и почему я, замызганный, очкастый арестантъ, сижу здесь почти развалившись, почти какъ у себя дома, а онъ, Поккалнъ, стоитъ на вытяжку. Ничего этого не понимаетъ честная латышская голова Поккална. -- Товарищъ Солоневичъ будетъ руководить проведениемъ спартакиады, и вы ему должны оказать возможное содействие. Въ случае затруднений, обращайтесь ко мне. И вы тоже, товарищъ Солоневичъ. Можете идти, т. Поккалнъ. Сегодня я васъ принять не могу. Поккалнъ поворачивается налево кругомъ и уходитъ... А я остаюсь. Я чувствую себя немного... скажемъ, на страницахъ Шехерезады... Поккалнъ чувствуетъ себя точно такъ же, только онъ еще не знаетъ, что это Шехерезада... Мы съ Успенскимъ остаемся одни. -- Здесь, т. Солоневичъ, есть все-таки еще одинъ неясный пунктъ. Скажите, что это у васъ за странный наборъ статей? Я уже говорилъ, что ОГПУ не сообщаетъ лагерю, за что именно посаженъ сюда данный заключенный. Указывается только статья и срокъ. Поэтому Успенский решительно не знаетъ, въ чемъ тутъ дело. Онъ, конечно, не очень веритъ въ то, что я занимался шпионажемъ (ст. 58, п. 6), что я работалъ въ контръ-революционной организации (58, 11), ни въ то, что я предавался такому пороку, какъ нелегальная переправка советскихъ гражданъ за границу, совершаемая въ виде промысла (59, п. 10). Статью, карающую за нелегальный переходъ границы и предусматривавшую въ те времена максимумъ 3 года, ГПУ изъ скромности не использовало вовсе. {349} Во всю эту ахинею Успенский не веритъ по той простой причине, что люди, осужденные по этимъ статьямъ всерьезъ, получаютъ такъ называемую, птичку или, выражаясь оффициальной терминологией, "особыя указания" и едутъ въ Соловки безъ всякой пересадки. Отсутствие "птички", да еще 8-летний срокъ заключения являются, такъ сказать, оффициальнымъ симптомомъ вздорности всего обвинения. Кроме того, Успенский не можетъ не знать, что статьи советскаго Уголовнаго Кодекса "пришиваются" вообще кому попало и какъ попало : "былъ бы человекъ, а статья найдется"... Я знаю, чего боится Успенский.
|