стала просить меня захватить съ собой и ее. И не только ее, но и мистера Бабенко, который, дескать, является ея женихомъ или мужемъ, или почти мужемъ -- кто тамъ разберетъ при советской простоте нравовъ. Это еще не былъ ударъ, но это уже была опасность. При нашемъ нервномъ состоянии, взвинченномъ двумя годами подготовки, двумя годами неудачъ, эта опасность сразу приняла форму реальной угрозы. Какое право имела г-жа Е. посвящать м-ра Бабенко въ нашъ проектъ безъ всякой санкции съ нашей стороны? А что Бабенко былъ посвященъ -- стало ясно, несмотря на все отпирательства г-жи Е. Въ субъективной лойяльности г-жи Е. мы не сомневались. Но кто такой Бабенко? Если онъ сексотъ, -- мы все равно никуда не уедемъ и никуда не уйдемъ. Если онъ не сексотъ, -- онъ будетъ намъ очень полезенъ -- бывший артиллерийский офицеръ, человекъ съ прекраснымъ зрениемъ и прекрасной ориентировкой въ лесу. А въ Карелии, съ ея магнитными аномалиями и ненадежностью работы компаса, ориентировка въ странахъ света могла иметь огромное значение. Его охотничьи и лесные навыки мы проверили, но въ его артиллерийскомъ прошломъ оказалась некоторая неясность. Зашелъ разговоръ объ оружии, и Бабенко сказалъ, что онъ, въ свое время много тренировался на фронте въ стрельбе изъ нагана и что на пятьсотъ шаговъ онъ довольно уверенно попадалъ въ цель величиной съ человека. Этотъ "наганъ" подействовалъ на меня, какъ ударъ обухомъ. На пятьсотъ шаговъ наганъ вообще не можетъ дать прицельнаго боя, и этого обстоятельства бывший артиллерийский офицеръ не могъ не знать. Въ стройной биографии Николая Артемьевича Бабенки образовалась дыра, и въ эту дыру хлынули все наши подозрения... Но что намъ было делать? Если Бабенко -- сексотъ, то все равно мы уже "подъ стеклышкомъ", все равно где-то здесь же {20} въ Салтыковке, по какимъ-то окнамъ и угламъ, торчатъ ненавистные намъ агенты ГПУ, все равно каждый нашъ шагъ -- уже подъ контролемъ... Съ другой стороны, какой смыслъ Бабенке выдавать насъ? У г-жи Е. въ Польше -- весьма солидное имение, Бабенко -- женихъ г-жи Е., и это имение, во всякомъ случае, привлекательнее техъ тридцати советскихъ сребренниковъ, которые Бабенко, можетъ быть, получитъ -- а можетъ быть, и не получитъ -- за предательство... Это было очень тяжелое время неоформленныхъ подозрений и давящихъ предчувствий. Въ сущности, съ очень большимъ рискомъ и съ огромными усилиями, но мы еще имели возможность обойти ГПУ: ночью уйти изъ дому въ лесъ и пробираться къ границе, но уже персидской, а не финской, и уже безъ документовъ и почти безъ денегъ. Но... мы поехали. У меня было ощущенье, точно я еду въ какой-то похоронной процессии, а покойники -- это все мы. Въ Питере насъ долженъ былъ встретить Бабенко и присоединиться къ намъ. Поездка г-жи Е. отпала, такъ какъ у нея появилась возможность легальнаго выезда черезъ Интуристъ2. Бабенко встретилъ насъ и очень быстро и ловко устроилъ намъ плацъ-пересадочные билеты до ст. Шуйская Мурманской ж. д. Я не думаю, чтобы кто бы то ни было изъ насъ находился во вполне здравомъ уме и твердой памяти. Я какъ-то вяло отметилъ въ уме и "оставилъ безъ последствий" тотъ фактъ, что вагонъ, на который Бабенко досталъ плацкарты, былъ последнимъ, въ хвосте поезда, что какими-то странными были номера плацкартъ -- въ разбивку: 3-ий, 6-ой, 8-ой и т.д., что главный кондукторъ безъ всякой къ этому необходимости заставилъ насъ разсесться "согласно взятымъ плацкартамъ", хотя мы договорились съ пассажирами о перемене местъ. Да и пассажиры были странноваты... Вечеромъ мы все собрались въ одномъ купе. Бабенко разливалъ чай, и после чаю я, уже давно страдавший безсоницей, заснулъ какъ-то странно быстро, точно въ омутъ провалился... Я сейчасъ не помню, какъ именно я это почувствовалъ... Помню только, что я резко рванулся, отбросилъ какого-то человека къ противоположной стенке купе, человекъ глухо стукнулся головой объ стенку, что кто-то повисъ на моей руке, кто-то цепко обхватилъ мои колена, какия-то руки сзади судорожно вцепились мне въ горло -- а прямо въ лицо уставились три или четыре револьверныхъ дула. Я понялъ, что все кончено. Точно какая-то черная молния вспыхнула невидимымъ светомъ и осветила все -- и Бабенко съ его странной теорией баллистики, и странные номера плацкартъ, и техъ 36 пассажировъ, которые въ личинахъ инженеровъ, рыбниковъ, бухгалтеровъ, железнодорожниковъ, едущихъ въ Мурманскъ, {21} въ Кемь, въ Петрозаводскъ, составляли, кроме насъ, все население вагона. 2 Впоследствии, уже здесь, заграницей, я узналъ, что къ этому времени г-жа Е. была уже арестована. Вагонъ былъ наполненъ шумомъ борьбы, тревожными криками чекистовъ, истерическимъ визгомъ Степушки, чьимъ-то раздирающимъ уши стономъ...
|