Не может быть, в самом деле, и речи о своеобразии национальных культур, когда одна и та же дирижерская палочка, вернее, одна и та же полицейская палка, берется регулировать все умственные отправления всех народов Союза. Украинские, белорусские, грузинские или тюркские газеты и книги являются только переводами бюрократических императивов на язык со- ответственных национальностей. Под именем образцов народного творчества московская печать ежедневно публикует в русских переводах оды премиро- ванных национальных поэтов в честь вождей, поистине жалкие вирши, кото- рые отличаются друг от друга только степенями бездарности и сервилизма. Великорусская культура, страдающая от режима гауптвахты никак не меньше других, живет главным образом за счет старшего поколения, сложив- шегося еще до революции. Молодежь как бы придавлена чугунной доской. Де- ло идет, таким образом, не о гнете одной национальности над другой, в собственном смысле слова, а о гнете централизованного полицейского аппа- рата над культурным развитием всех наций, начиная с великорусской. Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что 90% изданий СССР выходит на русском языке. Правда, если этот процент находится в вопиющем проти- воречии с относительной численностью великорусского населения, то он, пожалуй, более соответствует общему влиянию русской культуры, и по ее самостоятельному весу и по ее роли, как посредницы между отсталыми наро- дами страны и Западом. Не означает ли, при всем том, чрезмерно высокая доля великороссов в издательстве (и не только в нем, конечно) их факти- ческую великодержавную привилегированность за счет других национальнос- тей Союза? Весьма возможно. Но на этот огромной важности вопрос нельзя ответить с необходимой категоричностью, ибо в жизни он решается не столько сотрудничеством, соревнованием и взаимооплодотворением культур, сколько безапеляционным арбитражем бюрократии. А так как резиденцией власти является Кремль, и периферия вынуждена равняться по центру, то бюрократизм неизбежно принимает великодержавный, руссификаторский отте- нок, предоставляя другим национальностям единственное бесспорное культурное право: славить арбитра на своем языке. * * * Официальная доктрина культуры меняется в зависимости от хозяйственных зигзагов и административных соображений; но при всех своих поворотах она сохраняет характер абсолютной категоричности. Одновременно с теорией "социализма в отдельной стране" получила официальное признание бывшая до того времени в загоне теория "пролетарской культуры". Противники этой теории ссылались на то, что режим пролетарской диктатуры имеет строго переходный характер; что, в отличие от буржуазии, пролетариат не собира- ется господствовать в течение ряда исторических эпох; что задача настоя- щего поколения нового правящего класса сводится прежде всего к ассимиля- ции всего ценного в буржуазной культуре; что чем больше пролетариат ос- тается пролетариатом, т.е. несет на себе следы вчерашнего угнетения, тем меньше он способен подняться над историческим наследством прошлого; что возможности нового творчества станут по настоящему раскрываться лишь по мере того, как пролетариат будет растворяться в социалистическом общест- ве. Все это значит, другими словами, что на смену буржуазной культуре должна прийти социалистическая, а не пролетарская. В полемике против теории лабораторного "пролетарского искусства" ав- тор этих строк писал: "Культура питается соками хозяйства, и нужен мате- риальный избыток, чтобы культура росла, усложнялась и утончалась". Даже самое успешное разрешение элементарных экономических задач "ни в коем случае не означало бы еще полной победы нового исторического принципа: социализма. Только движение вперед, на всенародной основе, научной мысли и развитие нового искусства знаменовали бы, что историческое зерно не только проросло стеблем, но и дало цветок. В этом смысле развитие ис- кусства есть высшая проверка жизненности и значительности каждой эпохи". Эта точка зрения, еще накануне господствовавшая, внезапно провозглашена была в официальной декларации "капитулянтской", продиктованной "невери- ем" в творческие силы пролетариата. Открывался период Сталина - Бухари- на, из которых второй издавна выступал глашатаем "пролетарской культу- ры"<,> а первый вообще никогда не задумывался над этими вопросами. Оба они считали, во всяком случае , что движение к социализму будет совер- шаться "черепашьим шагом", и что у пролетариата окажутся в распоряжении десятки лет для создания своей собственной культуры. Что касается харак- тера ее, то идеи теоретиков были так же смутны, как и непритязательны. Бурные годы первой пятилетки опрокинули черепашью перспективу. Страна уже в 1931 году, накануне жесточайшего голода, "вступила в социализм". Прежде, таким образом, чем официально покровительствуемые писатели, ар- тисты и художники успели создать пролетарское искусство, или хотя бы первые значительные его образцы, правительство возвестило, что пролета- риат растворился в бесклассовом обществе.
|